- Радуйся, Мария, благодати полная!
Господь с Тобою;
благословенна Ты между женами,
и благословен плод чрева Твоего Иисус…
Модная тогда штука была, религия. Католицизм и как противостояние им первые протестанты, что исповедовали то же самое, но лишь в видении под иным углом. Опостылело. Надоело. В вере спасение, они непрестанно твердили? Чушь. Время слишком темное, слишком много крови вокруг и непрекращающиеся переделы земель. Это затронуло всех. Люди, оборотни, вампиры. Все захлестнула эта волна воинственности, никому не укрыться от пожара войны и от смерти. И как напоминание, потерянная семья, дом, положение, а на груди висит лишь маленький крестик искусной работы, что девушка то и дело прячет под одежду от чужих глаз, а спасения нет. Господь учит смирению, покорности, он учит просить. Но как может просить та, что просить никогда не умела и не училась этому. Как может о чем-то просить та, что по праву рождения стоит выше тех, кому ей теперь, потеряв все, приходится служить…
Девушка резко замолчала, запнувшись на слове и оглянулась на дверь, за которой послышались голоса. Слова молитвы, такой все еще непривычной, моментально вылетели из головы, заставляя задуматься о том, что происходит за дверью. Черт бы побрал этих католиков! Калиса поморщила носик, возвращая взгляд к распятию, висевшему на стене. Неужели они и правда верят, что замысловатые слова, произнесенные стоя на коленях перед вырезанным из куска дерева крестом, могут очистить душу и чем-то помочь? Ее матушка верила. По утрам, когда притворялась человеком и истовой католичкой, до дрожи в коленях верующей в Господа. А к ночи, с заходом солнца, эта вера пропадала, делая из нее настоящего демона ночи, на чьих губах так часто алела кровь очередной служанки, попавшей в немилость.
Девушка улыбнулась, вспоминая образ любимой матушки.
- Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных,
ныне и в час смерти нашей. Аминь.
Кто знает, может, и Калисе эта наигранная вера поможет как можно дольше скрывать свою истинную сущность от людей.
За дверью снова раздались голоса и, резко поднявшись, девушка спешно, уже по привычке, спрятала свой нательный крестик под одежду. Раз - отряхнула платье, расправляя складки. Два - обернулась к двери. Три… и без стука в комнату - что и на комнату-то с этими каменными стенами, маленьким окошечком, жесткой кроватью и свечкой на единственном столике, мало походила – входит тучная женщина, закутанная в несколько слоев бесцветной ткани, зовущейся платьем и начинает что-то говорить о том, что Калиса здесь бессовестно прохлаждается, пока все в этом убогом замке заняты приготовлениями к встрече какого-то там гостя. Говорит она без конца и, коротко взглянув на руки молодой вампирши, бесцеремонно выпихивает ее прочь из комнаты, отвесив при этом весьма ощутимый подзатыльник.
«Как с щенком безродным. Как с мусором обращается, хм. Да чтоб тебя черти покусали. Или… Интересно, а этому тоже молиться надобно?»
Калиса еще некоторое время не двинулась с места, провожая мадам жабу, как она ее для себя окрестила, взглядом и пытаясь успокоиться. Эмоции последнее время все чаще выходили из под контроля, а ореол вокруг зрачков приобретал алый цвет. Вампиресса занала в чем причина, она слишком мало и не в тех количествах, как ей требовалось, питалась. Да и что есть, в сравнении с кровью человеческой, кровь животных. Но это было необходимо, иначе пока было нельзя, одиночкам иначе нельзя.
Взгляд ее опустился на собственные руки, что она сомкнула в замок, пытаясь прийти в себя. Эта жаба тоже заметила, что, еще вчера красовавшийся на левой руке Калисы, порез исчез.
«Не догадается жаба, хм.»
Обычно не слишком шумное место, сегодня замок был переполнен суетой с приготовлениями к приезду какого-то слишком особенного для хозяев гостя. Калису это злило и на каждое упоминание об этом, девушка фыркала, мысленно поправляя говорящих и напоминая им, что хозяев у нее никогда не было и не будет. Однако, любопытство к персоне, ради которой случился весь этот переполох, присутствовало. В разумных пределах, разумеется. Но щебетать по углам, как это делали другие девушки, Калиса даже не собиралась, лишь изредка слушая их.
Она уловила краем уха сказанную кем-то фамилию. Лабиен. Необычная и отчего-то, вдруг, знакомая. Но более ничего. Только работа, которой нагрузили девушку и с которой она почти легко справилась. И ей оставалось только уйти до прихода гостя. Вот только, с этим, кажется, возникли проблемы – за дверью уже слышались приближающиеся шаги…