Доминику не нравилось то, что теперь происходило в лагере вампиров. Да, именно в лагере вампиров, совместном лагере, не его. Он чувствовал себя слишком старым, или лишним, а, может, просто не нужным теперь, в этом веке. Старший на сотню лет Лабиен, казалось, чувствовал себя вполне хорошо – распоряжался всем играючи, считал себя победителем и, блядь, спасителем. Цепеш поморщился в очередной раз. Будто он просил, либо обязывал, спасать его! Было общее дело, и все делали то, что необходимо. Не требовалось спасение Волку, но Лабиен распорядился иначе… Старый Лабиен, дьявол! Доминик ненавидел его так же сильно, как и был привязан к нему разнообразными событиями, свойствами и следствиями историй.
Совет Теней, собранный для того, чтобы закончить развязанную войну, решил и иное, помимо обычного деления территорий между родами-победителями. Теперь некие земли отойдут и эльфам. Доминик едва дождался окончания Совета, чтобы быстро уйти. Уйти куда угодно, лишь бы дальше, как можно дальше от этого… века... После ранения Волк чувствовал себя просто отвратительно. И дело даже не в самих ранах – они зажили так же скоротечно, как и обязаны заживать у тварей, имеющих две ипостаси. Но внутри что-то изменилось, да так сильно, что в какой-то момент Цепеш понял, что не узнаёт себя. Не может узнать то, во что он превращался незримо абсолютно для всех. Лабиен твердил о каком-то проклятье, сын считал, что патриарх просто не пришёл в себя после нанесённых ран, но Волк отлично знал, что дело совсем не в этом. Дело в этом отвратительном веке, где правят бал грязные деньги, печатаемые и Цепешами, и Лабиенами, и Д’Эстенами. Мерзкое время гадкой непристойности и роскошной пошлости.
Пойти к месту заключения пленённого фанатика Доминика вынудила работа. Так думал сам Цепеш, пока не дошёл. Волк остановился, испытав какое-то странное оцепенение, возле практически разрушенного строения, скорее всего, служившего некогда сараем кому-то из живших здесь. Обычное место, ничем не примечательное – такое и потерять недолго, если бы не пара ошивающихся рядом караульных. Какие-то грязные остатки гнилого сарая. И погреб. Простая мокрая яма, в которой заперли того, кто сумел поднять свой народ на восстание, уничтожить целую семью канадских вампиров, ранить непобедимого патриарха Волков, самого Доминика Цепеша.
«Меня бы тоже посадили в такую яму, если бы проиграл не он, а я?»…
Стало совсем мерзко. Несомненно, существует некая связь между всем одновременно живущим. Будь ты вампир, человек, оборотень или простой зверь. Всё взаимосвязано настолько, что однажды переплетаются их судьбы, сходятся в одной точке, и не расходятся более. Но не жизнь свела Доминика с друидом, а ни кто иной, как её Величество, Смерть. Цепеш вспомнил, что стоит уже продолжительное время возле, не входя и не отдавая приказов, и поспешил спуститься тут же, чтоб не видеть растерянных взглядов солдат.
Внутри оказалось ещё мерзей, чем представлял себе Волк, стоя снаружи.
«Должен был погибнуть. Должен. Я всегда кому-то должен. Почему?»
Заключённый выбрал нестандартное приветствие, но Цепеш не противился.
- Должен был.
Спокойно подтвердил Цепеш слова старого эльфа. Он должен был погибнуть, умереть, но разве ему позволительно хотя бы это? Лабиен посчитал, что нет. Так же решил и Игорь, разве поспоришь с этими двумя?
- У меня давно нет бога. Может, именно поэтому я всё ещё жив.
Доминик родился в те старые времена, когда некоторые считали богами вампиров, таких, как сам Цепеш. Это они вершили истории, это они определяли, кому жить, а кому пришло время умирать. Отнять жизнь быстро или заставить жертву биться в предсмертной агонии. Он вершил эту жизнь и эту историю. И продолжает… Как мерзко. Нынешний век был другим.
- Зачем…
Цепеш сказал неслышно, даже не пытаясь ответить на вопрос друида. Он смотрел на эльфа и видел в нём себя. Доминик понимал, что уже сейчас его самого проще уничтожить, чем пытаться научить чему-то новому, заставить понять этот век, это время и этих людей. Людей… Когда-то они считались лишь едой. Волк отлично помнил те века – настоящие, яркие – его время. Потом всё стало совсем другим. Изменилось, забылось, померкло. Лабиен строил империи, и рушил не менее великие, могущественные государства. Цепеш считал это правильным, был всегда рядом, помогал, видя именно в этом своё предназначение. А вот теперь… зачем? Зачем всё, что они делали? Кому, и куда это пойдёт, кому, когда достанется. Тлен. И своя жизнь, перевалившая за её половину, теперь кажется смешным спектаклем, записанным на киноленту, которую можно промотать, пересмотреть или выбросить, забыв навечно о том, что было и о том, что ещё могло бы быть.
- Я не могу смеяться над тем, кто убил меня.
Ответил Цепеш лишь на последний вопрос, не зная ответов на другие.
- Я был ранен много раз, но в тот день – смертельно.
Допрашивать эльфа не было смысла – всё равно он ничего не ответит, или ответит так, что никому не станет понятно. Стоило проверить его мысли, прочитать его, как открытую книгу, узнать всё, что может пригодиться.
- Ты оказался сильным противником. Я отвык так сражаться. Как твоё имя?
Не сказать, что Цепешу нужно знать, как звали эльфа, но Волк считал это правильным: хороший враг лучше, нескольких посредственных приятелей. Лабиен тоже являлся шикарным врагом, от руки такого и помереть не грех.
- Что ты хотел получить в итоге, эльф.
Спрашивать Цепеш не собирался. Он говорит – ему отвечают. Ничего лишнего, всё, как и положено. Разница лишь в том, что напротив сидит тот, чьи дни сочтены, а жизнь – проиграна. И Волк от него не особо отличался.

Цепеш лишь ухмыльнулся на слова старого друида. Сколько бесполезных слов прозвучало из его уст только что? Казнил бы. Убил бы. История не терпит предположений, историю принято вершить здесь и сейчас, никак не позже, и, уж тем более, не раньше. Эльф не знал об этом. Или знал, но было уже поздно для этого. Ему ничего не изменить. Ни теперь. Ни после.
- Ты умрёшь, как и сотни других, обычных остроухих. Пуля в лоб. Меньше проблем. Меньше крови и грязи убирать от таких, поверженных. Знаешь…
Волк замолчал, чуть внимательнее, чем до этого, разглядывая пленника.
- Хагард. Знающий. Помнящий.
Тише повторил вампир, может быть именно для того, чтобы запомнить.
- Моё имя Доминик Цепеш. Куда проще, чем твоё. Это не помешало мне остаться в живых. Что же тебя остановило, друид? Так ли ты был слаб, что не смог позволить себе добить меня… Ты торопился. Торопился на своё поражение, на свои похороны. Знающий. Помнящий Хагард.
Доминик рассмеялся громче, не отводя взгляда от своего пленника. Добычу у волка не отнять. Особенно тогда, когда жертве уже пущена кровь. Цепеш осмотрел эльфа внимательно, придирчиво. Потянул носом воздух, вдыхая, ощущая, как от остроухого теперь пахнет лишь старостью, да ранами.
- Пророчества.
Тихо произнёс Доминик, намного тише, чем говорил эльф.
- Твой народ поразило куда больше недугов, чем просто миролюбие. Здесь тоже царит алчность и жажда власти, здесь так же, как и во всём мире, любят проливать чужую кровь и упиваться своей значимостью, победами. Эльфы мнили себя не такими, как люди. Избранными. Чистыми. Разве могут быть избранными те, кто ничем не отличается от врагов своих, которым объявили они войну, и в которой проиграли же сами. Ответь мне, Знающий Хагард.
Волк не мог себе дать отчёта, да и не старался уяснить себе, для чего и ради кого он продолжает говорить с пленным, ведь никакой нужной информации не получить с него. Эльф стар  немощен, он не может противиться, уже не может. А ведь когда-то, Цепеш так чувствовал и был уверен в себе, этот Хагард мог оказаться непосильным противником. Сойдись они в схватке лет пятьсот назад, кто бы выиграл, а кто бы был пленён и убит? Теперь на такие вопросы отвечать невозможно, да и не безопасно даже пускаться в такие раздумья. Доминику показалось, что будь они на одной стороне с этим Хагардом, то всё равно непременно враждовали. Как сейчас, с Лабиеном. Догадка Волку очень не понравилась, он недовольно взглянул на пленного, чуть прищурился, глядя на пленника высокомерно, как смотрят победители на тех, кто уже не сможет им помешать в достижении собственных целей.
- Нет. Не помню.
Без раздумий ответил Цепеш, и его ответ больше походил на грубость. Он не лгал. Он не помнил величия эльфов. Он вообще мало что знал об этом народе, некогда выгнанном с территорий вампиров. Остроухих разгромили. И изгнали. Много лет считалось, что их практически нет: вымерли, или добил кто. Но они нашли себе пристанище. Нашли место, где смогли начать всё сначала. Без войн, без разрушений и крови. Хагард считал это трусостью, но Цепеш почему-то именно в эту секунду увидел в этом силу, которую не сломить. Они могут уничтожать эльфов хоть постоянно, но это не поможет. Остроухий народец найдёт выход, найдёт силы, чтобы вновь возродиться из пепла, скинуть оковы и отмыть себя от крови и горьких поражений.
- И что же, по-твоему, мудрость, Хагард? Мудр ли ты сам, потерпевший поражение и оказавшийся в оковах? И мудр ли я, говоря с тобой, с тем, кто никогда не сможет выиграть ни одной битвы, с тем, кому не жить более уже.
Цепеш никогда не отличался правильностью решений. Скор на расправу был Волк, не сдержан. Брал своё, когда это требовалось, и всегда уходил победителем с поля боя. Как и теперь.

Отредактировано Доминик Цепеш (12.01.2016 21:37:19)

Слишком много вопросов. Конечно много, и все они были неудобными для друида, он не стал бы отвечать на них даже под пытками, даже под страхом смерти. Но Доминик сейчас пришёл без угроз. Он пришёл поговорить, а не карать. Это он успеет. И если не он, то другие. У Цепеша были те, кто мог завершить начатое. Преданные воины, верные сыновья, надёжные союзники.
- В войне ошибаются все, кто в ней участвует. Те, кто проиграли и те, кто выиграли. Нет среди нас правых, лишь виноватые в том, что воевали.
Победителей никто не судят. Кроме самих же победителей. Доминик воевал с малых лет, постоянно проливал чью-то кровь, но он точно знал, что в каждой войне не бывает только победителей или только проигравших. В битвах есть пострадавшие и погибшие – важнее сократить их численность, тогда победа твоя. А для этого нужно быть уверенным в своих силах, в союзниках и общих планах. Тогда и победа в руках. Но она никогда не бывает абсолютной.
- Твоя мудрая богиня закрыла тебе глаза, чтобы допустить наш выигрыш.
С иронией в голосе, тише, произнёс древний вампир. Он не насмехался над проигравшими никогда. Иногда они становились его союзниками, но чаще – расставались со своими жизнями.
- Месть? Нет. Сюда меня привёл долг перед союзниками и необходимость защитить тех, кто ожидал нашей помощи. Ничего личного.
Ответ прозвучал простым объяснением, Цепеш устало глянул на друида и присел в противоположном углу своеобразной камеры заключения эльфа.
- Все мы станем пылью. О ком-то забудут на рассвете, о ком-то будут помнить вечно. Это зависит от того, кем мы были при жизни, за что боролись и как жили. Но и о великих некогда забудут живущие в будущем.
Доминику не казалось это чем-то неправильным. Даже наоборот, он считал, что о некотором прошлом, о некоторых личностях и их поступках не следует помнить уже сейчас, а через пару сотен лет – уж подавно. О нём, например.
- Это к лучшему.
Спокойно отозвался Доминик на слова друида о проклятье.
- Мой сын достаточно мудр, чтобы встать на моё место, а я давно живу в долг, Помнящий Хагард. Так что твоё проклятье поможет мне.
Волки никогда не боялись смерти. Не боялся её и Доминик. Зачем бояться того, что неизбежно, непременно настанет? И уж лучше умереть в бою, в крови, когда азарт кипит в крови, чем от дряхлой старости в забытье.
- Ты хотел убить многих, уничтожить тех, кто правит этим миром, а в итоге смог достать лишь меня. Мне обидно за тебя. Ты бы мог прославиться.
«Убив Лабиена. Но Паук никогда не покидает безопасных мест».
В атаки ходил всегда Доминик, уже несколько сот лет подряд он опирался на планы Максимилиана, действовал по ним, считая Лабиена своим союзником.
- Ты так хотел отомстить нам, вампирам, Знающий. Но лишь помог во всём.
Цепеш ухмыльнулся по-волчьи. С момента ранения там, в лесу, прошло пару дней, но поменялось тогда очень многое. Зверь внутри жил теперь своей собственной жизнью, контролировать его было можно, но уже не хотелось. Доминик убеждал себя, что пришёл сюда лишь по работе. Дела Комитета Безопасности. Но это не так. Что-то теперь изменилось, перевернулось с ног на голову, и Цепеш понимал, что его нечто тянет сюда, не пускает уйти. Это не сила друида, но это его сила – неведомая, странная, непознанная ещё.
- Убил ли ты меня в тот день или подписал себе смертный приговор, Хагард? Ты считаешь, что первое. Я же скажу тебе, что второе сотворил ты.
Нет, не свойственно было Волку ждать смерть раньше времени. Он не боялся её, но и не торопился к ней на встречу.

- Да ты уже помешался на этих грязных деньгах, Билли! Ты сам стал таким же грязным, как и они. В крови, в дерьме, в чём ещё твоё состояние?
- В детях.
©2005г.

У него тоже был сын. Даже у этого старого эльфа были дети. Те, кто дорог и близок, или совершенно далёк, но кого не хотелось бы терять, и кто не хотел бы терять его. Но почему «даже»? И у остроухих фанатиков, как и у обычных эльфов, людей, оборотней либо вампиров, были те, кем они дорожили, и о ком будут вспоминать не только при жизни. Это был обычный мир, который сломали такие, как сам Доминик. Нет! Его сломали задолго до их прихода.
- Гордишься… своим сыном?
Отчего-то мягко спросил Волк. А сам, гордился ли он Игорем? Сложный вопрос задавал вампир, сложный для себя. Наверное, ему было просто интересно услышать ответ кого-то другого. Лабиен, считал Доминик, любил своих детей, а вот Цепеш не испытывал к своим каких-то высоких чувств. Был ли плохим отцом Волк, или это Максимилиан что-то не понимал в воспитании? Странные вопросы. Опять. В это время всё казалось странным. О чём не спроси, всё воспринимается удивительно, если задаёшь обычные вопросы своему врагу. Пленному, которому суждено умереть на рассвете.
- Я и не спорю с твоими богами.
Спокойно ответил Волк. Ему не интересна эта Дану, как и сотни других, что почитают народы. Каждому существу жизненно необходимо во что-то верить. Смешно. Почему никто из них не догадывается уверовать в себя?! Простые истины, недоступные большинству из народов и рас, были понятны старому вампиру, но понимал он их по-своему, трактовал так, как удобно.
Друид говорил дальше, Доминику ни к чему было перебивать его. Он слушал, и чувствовал вначале некое удивление, потом же ему захотелось вдруг смеяться, как смеются лишённые рассудка. Хагард говорил о короле. Короле эльфов, который придёт вслед за тьмой, вслед за разрушениями и войной, встанет во главе всех остроухих, подарив им свободу и защищённые земли. Избавит от врагов, даруя спокойствие. Нет. Не может быть.
«Это он сейчас о Трандуиле, выходит? Ужас! Он и в легенды затесался!»
Неужели это и правда часть какой-то громадной задумки? Ведь то, что сейчас говорил эльф, наяву делал Лабиен. И король, и королевство, и свободные земли. Доминик почувствовал себя до ужаса странно. Будто из-под ног выбили у него почву, но неизбежного, смертельного падения за этим не последовало. Странно вдруг осознавать себя творцом истории, пусть и сотни раз до этого ты перекраивал чужие судьбы и великие территории.
- Ты даже представить не можешь то, что говоришь, Знающий Хагард. Ты, правда, знаешь. Но то, что ты лишь знаешь, уже сделано. Король эльфов избран. И земли станут свободными, а остроухие рабы – вольными. Вампиры покинут Канаду, оставив эльфов в покое. Так решил Максимилиан Лабиен.
Цепеш хрипло рассмеялся, беззлобно, как невинной шутке. Боги, боги! Как Лабиен способен предвидеть то, что никто не может понять? До этого момента Доминику казалось неверным его решение. Какой ещё король, какая ещё свобода?! Война выиграна – делить территории и расходиться надо. Но Максимилиан настоял на другом. Сделал всё по-своему, и с ним согласились. За ним пошли. Решение ли это богини эльфов или личное, Лабиена? Загадка.
- Тебе нет хода в Сады Дану, и ты вдруг собрался в чужой огород?
Цепеш ухмыльнулся, прищурившись. Как бы ни была черна душа у приговорённых на смерть, а они всё о том же. О рае, бабах, да о выпивке.
- Знающий, то, что ты описал, есть наяву. Алмазный Берег – земля вампиров. Там и помереть можно. Я вернусь туда. К семье и детям. А потом…
Вампир замолчал, пошарил по карманам куртки, выуживая плоскую фляжку со спиртом. Вспоминать про Шайну было год от года сложнее. Что-то тянуло его к ней, какая-то неведомая сила. Доминик всегда злился с этого, но сейчас почему-то почувствовал абсолютное спокойствие и безмятежность.
«Я увижу её перед смертью. Я должен её увидеть. Потому что… должен».
Медленно отпив из фляжки долгий глоток, вампир прямо взглянул на эльфа.
- Потом я умру. Будешь? Спирт.
Совершенно не тратя время на должную паузу, спросил Цепеш. Поднялся с места, подходя ближе к Хагарду, и опустился на одно колено перед ним, протягивая фляжку к его губам. Возиться с наручниками пришлось бы долго, да и охрану беспокоить не хотелось. Вообще-то Цепеш не собирался освобождать остроухого пленника. Он просто пришёл поговорить. Точнее – по делам. Да кого он обманывал?! Не было никаких дел, Доминик их сам придумал, чтобы найти повод прийти сюда, увидеть Хагарда и переговорить с ним. Зачем? А чёрт его знает. Невидимая, непонятная сила тянула сюда Волка. И он шёл, повинуясь ей, шёл и считал свой путь правильным.

Лабиен… Цепеш бесцветно, сухо ухмыльнулся. Лабиен бы рассмеялся на такое. Бог. Впрочем, он и был богом. Для очень многих им и был Лабиен.
- И ты умрёшь. Все умрут. Рано. Поздно. Завтра или сегодня. Летом – разницы нет. Жизнь – всего лишь границы. У смерти границ нет.
В посмертие и всякие райские земли Цепеш не верил никогда. Нет их просто.
- Мечте? Странное слово. Я перестал мечтать лет в пятьдесят. Нет. В 1606-м.
Когда-то он мечтал о престоле и непоколебимой власти. И в одночасье потерял всё. Отца, соратников. Чуть не потерял жену и сына. Это страшно, осознавать всё происходящее, и не уметь повлиять ни на что. Это больно.
- Не брезгуй, Хагард, обычный спирт.
Пить с врагом из одного стакана может и зазорно, но когда-то Цепеш и с Лабиеном были врагами. Всё меняется, всегда. Правда, друиду нет смысла меняться. Цепеш помог тому выпить, придерживая фляжку аккуратно.
- Рог?
Странно, Цепеш об это ничего не слышал. Но показаться неосведомлённым не захотел, коротко кивнул, не сказав ни слова. Надо потом заняться этим делом. Если друид говорил правду, он может стать опасным для мира, а значит – для всех, и для Лабиена. Чёрт, он опять думал о нём как-то иначе. Бог. Что, если он… Нет. Не бывает так. Не может быть и не будет никогда. Доминик глотнул из фляжки ещё, морща нос – закуски бы сюда, мяса!
- На то они и дети, чтобы делать всё по-своему. Наверное, это хорошо. Правильно. Лабиен говорит, что они сами творцы судеб своих. Глупо, да?
Рассмеявшись, Цепеш устроился рядом с друидом, на расстоянии вытянутой руки от него. Тот был связан и безопасен… Нет, не так. Тот бы всё равно ничего не сделал, потому что не захотел бы. Волк это чувствовал – его безысходность, его слабость. Силы покидали эльфа, и он ничего не мог с этим поделать, лишь подчиниться ходу событий, лишь ждать смерть свою.
- Ты гордишься им.
Вдруг подвёл итог Цепеш, и ему самому стало как-то приятно и спокойно. Он тоже всё бранил Игоря, но сам-то гордился так, как гордятся кем-то, достигшим многого. Сын был лучшим творением Доминика. Империи, законы, народы – всё это проходящее, мелочное. Сын же будет рядом всегда. И когда заговорил эльф о сыне, о том, что не смог сломить волю его, Цепеш вдруг испугался: Игорь всегда оказывался рядом с отцом, а не сломал ли он случайно его волю, пытаясь удержать рядом, подле себя? Как нехорошо.
- Правильно. Их дороги не должны оборваться из-за наших ошибок. Это их жизнь. Тех, кто обязан остаться жить после нас, после того, как нас не станет.
Нет, нет, Игорь не должен оказаться так привязанным к отцу, ему следует быть самостоятельным. Да, нужно быстрее решить вопрос с той свадьбой.
- Да, пей.
Цепеш протянул фляжку эльфу, чтоб тому удобно было отпить из неё. Жалок был Хагард, но не жалость к нему испытывал вампир, он не умел жалеть.
- Нет, не убью. Лабиен повелел иначе, я не собираюсь спорить с его словами.
Он и раньше не спорил, лишь очень редко. Максимилиан никогда не ошибался. Странно это. И это не давало покоя Цепешу, будило любопытство.
- Небо? Верно, сказки всё. Я сотни раз летал над облаками – там никого нет. Только болезненно синяя пустота, да серые, холодные тучи. Нет там никого.
Отмахнулся вампир. Ракеты летали и выше. Спутники. Космос. И никаких богов. Когда-то Цепеш обязывал учить сына молитвы. Какая глупость.
- Свобода будет после смерти, Знающий Хагард. Ведь лишь там ты будешь свободен по-настоящему. Даже боги не нужны тебе на том свете. Так ведь?
Цепеш усмехнулся по-волчьи, разговор затягивался, но не хотелось уходить. Странная ночь, словно ненастоящая. Да чёрт с ней, пусть ненастоящая, главное, чтоб завтра настало обычное утро нового дня. И слава богу…

И эльф гордился своим сыном. Так же скупо и скрытно, как сам Доминик.
- Нет, не скажу. Как его имя? Скажешь? Или промолчишь. Боишься, что я буду искать его? Чтобы убить, как и тебя. Нет. Скорее, наоборот. Нынче без разбора убивают эльфов… Хотя можешь не говорить, дело твоё.
Цепеш едва заметно улыбнулся эльфу, прищурив глаза. Он сам не умел хвалить сына. И не одобрял, когда кто-то нахваливал его. Нечего. Это лишнее. Игорь обязан понимать без слов, что он делал правильно, а что – нет. Смысла нет в пустой болтовне и похвалах на поле брани. Да и в победе, как и войне в целом, есть всегда виноватые. Невозможно побеждать без потерь. И всё же, Лабиен так умел. Без оружия и солдат он вёл своих союзников к победам. Это непревзойдённое мастерство – побеждать лишь словом.
- Не ты один. Неправых слишком много. И лишь богам дозволено не пачкать руки в крови. Они смотрят на погибающих, но не приходят на помощь им.
Бог. Опять Лабиена назвали богом и в этот раз Цепеша это уже не смешило. Бог. Он, Лабиен. Да кто он такой без Доминика! Никто. И наоборот – тоже. Волк поморщился, глянув на эльфа изучающе, будто старался запомнить его, чтобы узнать когда-то потом. Чушь. Друида скоро не станет вообще.
- Нет никаких богов! Нет, и никогда не было. И не будет их, тоже, никогда.
Доминик хрипло рассмеялся собственным словам. Старый, древний эльф, а всё верит в высшую силу. Всё ждёт, пока его помилует богиня. Смешно! Ведь её нет. И не было. Умрёт он, умрёт и память о его богах. Всё как всегда. Почему-то Цепешу не хотелось, чтобы после его собственной смерти вдруг умерла память и о них с Лабиеном. Он мотнул головой, отгоняя странные думы. Нет. Всё не так. Максимилиан не был богом. В его жилах текла обыкновенная кровь, да и сильнее Цепеша он был едва ли. Он смертный. Обычный, старый вампир. Такие были до него, и будут после. И всё же…
- Мне никто не приказывает, Знающий Хагард. Никто и никогда.
Упрямо сжимая губы, шепотом произнёс Цепеш. И всё-таки он хотел бы, чтобы Лабиен был кем-то ещё, помимо известного всем кровососа.
- Ты дождёшься того самого часа, который и нужен Лабиену, чтобы уничтожить тебя, стереть с лица земли. И ты умрёшь так, как решил он. Он, а не какой-то твой всесильный бог, что бросил тебя и твоих эльфов умирать.
Цепеш резко поднялся со своего места. Смазанной, тихой болью отозвалось где-то под сердцем, чуть ниже. Раны редко напоминали о себе, но эта была особенной. Её он получил из-за Лабиена и своей собственной глупости. Он был уверен, что справится. Максимилиан верил в верность своих планов. И когда произошло то, что произошло, Цепеш был полностью готов к тому, что Паук не поменяет своего плана, доведёт до конца, даже зная, что Доминик может умереть. И это правильно. Главное – победа. Не важно, какой ценой.
- Ты просто подохнешь так, как и сотни таких же, как ты, эльфов. Тех, кто вершил волю вашей богини, которых она не способна была уберечь от нашей силы. Обычный, старый эльф! Ты думал, что я окажу тебе честь, убив? Нет.
Зачем он вообще пришёл? Цепеш не помнил, почему оказался здесь. Всё вышло само собой, а он ещё пытался найти оправдание своим действиям в вынужденной работе! Его воины всегда справлялись сами. И сейчас тоже.
- Твоя богиня Дану не заберёт тебя раньше времени. Так решил Лабиен.
Правильно, ведь бог друида так жалок и так слаб, как и этот старик теперь… Цепеш отворил тяжелую дверь, выходя наружу. Сюда он больше не вернётся.

И он понял. Слов не нужно было, мысли застыли словно обдуваемые морозным ноябрьским ветром, но Хагард понял ее, понял и продолжил фразу не сказанную Финдабайр, на что сказительница лишь улыбнулась, делая еще один крошечный осторожный шаг назад и склоняя голову к плечу. Она смотрела на отца внимательно, впитывая памятью своего сознания как можно больше, стараясь увидеть что-то еще, стараясь запомнить. Пусть таким, уже совсем слабым стариком, доживающим свои последние дни, иссохшимся до такой степени, что женщине вдруг показалось, что новое движение может и вовсе сломать Знающего. Надломить, как старое дерево, которое покинула жизнь и взор богини более не был обращен на него. Было больно. Нестерпимо, почти до слез, которые так редко позволяла себе сказительница, и не позволит в этот раз тоже.
Все верно. Она помнила слова слепой Илдгид, и в тот момент, когда благословленная даром провидения жрица сплела из слов замысловатых очередное пророчество, касающееся Хагарда, сказительница уже отпустила его. Она приняла чужую судьбу как собственную, уже тогда начав сочинять новую песнь. О сильных духом Истинных Детях Богини, о нем - носящем множество имен, но кого знали не только в этих землях. И она закончит ее, новая песнь Финдабайр будут знать и новые поколения эльфов - для них Мудрый Хагард, сильнейший из Истинных Сынов Дану, станет героем, которого боялись и уважали одновременно.
- Обещаю, - тихо и мягко звучит ее голос, а на губах по-прежнему играет улыбка.
Финдабайр и правда собиралась уж идти, но непривычная нерешительность останавливала ее, заставляя колебаться. И видно, это было ошибкой. Немой вопрос, обращенный к отцу, застыл в холодном взоре сказительницы. Она пришла ведь, она стала той самой дланью Богини, что обрежет последнюю нить жизни Знающего, чтоб свершилось пророчество Илдгид, тогда почему он, почему Хагард говорит "не сейчас"?
Ответом на невысказанный вопрос эльфийки стало появление вампира. Пиявки, что был ранен древним друидом у Мертвых валунов, и должен был умереть, как рассказывали легенды, сложенные еще предками о Живом копье. Но, он этот двуликий кровосос жив. Женщина не столько увидела его, сколько почувствовала, как словно бы загустел в этом затхлом и мрачном помещении воздух. Она обернулась на слова, обращенные к ней, привычно мягким, единым движением, отчего шорох длинной юбки шепотом рассыпался по подвалу. Взгляд прямой и открытый - Финдабайр глядела на него абсолютно спокойно, но при этом же и с любопытством.
- Смерть не страшнее жизни. Тебе ли этого не знать, воин, - проговорила эльфийка почти напевно, на мгновение пряча взгляд под ресницами и чувствуя, как сознания ее сначала что-то будто бы касается, а потом и вовсе сжимает. Мысль всякая новая ускользала от Финдабайр, что всегда без особого труда находила, что сказать, как обмануть, как заставить поверить себе. Сейчас, с появлением в подвале пиявки, ее безупречный дар убеждения и чары не действовали, они словно были в мгновение растоптаны тяжелыми сапогами этого упыря. И пока двуликий был занят бессмысленными наставлениями Хагарду, женщина пыталась свыкнуться с этой тяжестью присутствия вампира, молча ожидая пока на нее вновь обратят внимание. Улыбаясь безмятежно, медленно вдыхая этот вязкий воздух, пропитанный кровью и войной. Угрожать ей или Хагарду также было бессмысленно - Богине виднее, когда отнимать жизни, а когда нет. И равно как Мудрый Гволкхмэй, дочь его тоже знала, когда придет ее час.
- Финдабайр - имя данное мне отцом и я пришла попрощаться с ним, и исполнить последнюю волю Богини, - сказительница выдохнула, поднимая безмятежный взгляд на кровососа, впервые пожалуй в своей долгой жизни чувствуя беспомощность перед мужчиной. Она могла спеть ему сотню песен, рассказать тысчи историй, она могла запутать его и заставить отпустить себя, но… она не могла. Бессилие непривычной мертвой хваткой держало сказительницу за горло, заставляя усомниться в пророчествах слепой жрицы, -  Больше никого нет, я одна.

Наивная, глупая девка! Хоть Цепеш и ощущал её немалый возраст, но думал о незваной гостье только как о несмышлёной девице, пришедшей туда, где её никто не ждал, туда, где ей быть и вовсе запрещено законами вампиров.
- Я знаю многое. И могу сделать смерть куда страшнее самой ужасной жизни.
Ответил Доминик просто, даже не думая о том, что говорит. Его враги считали так же. Утверждали, что порой лучше умереть. Но это не так. Такие, как Цепеш, умели делать смерть абсолютно невыносимой, когда жертвы начинали молить о том, чтобы их быстрее прикончили, лишь бы не жить.
- Постой, что? С отцом? С твоим отцом?
Доминик думал, что у Хагарда только сын. Может быть, в разговоре он упоминал кого-то ещё, но Цепеш упустил те ненужные для него мысли.
- Кто-то точно есть. Вы любите сбиваться в кучу, так что кто-то точно есть.
Это Цепеш выяснит чуть позже, когда вытащит девчонку отсюда, когда проникнет в её разум, не заботясь о будущем эльфийки, о её жизни и даже смерти. В тот миг она поймёт, что смерть не страшнее жизни, так же, как и жизнь не страшнее смерти. Момент, когда она утратит возможность думать больше, чем на одно-единственное действие, она поймёт всё. Но будет уже поздно. Волк ломал редко, но когда делал это, «оттуда» жертвы уже не возвращались. Умереть, но продолжить жить не по своей собственной воле. Либо лишиться рассудка, став послушной марионеткой своего хозяина. Неприятная участь. Такого не желали слишком многие. Но те, кто не мог смириться с силой рода Цепеш и его союзников – познавали нечто подобное, испытывали это на собственной шкуре, видели, как аналогичное происходит с их родными, близкими, дочерями и сыновьями. После чего, такая же участь постигала и их. Дар Доминика никогда не давал сбоя, так же, как и его жажда жестокости, жажда крови и смерти. Волк должен был быть готов к любому повороту событий. Должен был. Но что-то случилось с его хладнокровием, будто изменили его вот только что, сделав из него нечто другое. Он слушал, что говорил друид, в его душе по-прежнему, как и раньше, было лишь спокойствие, его ум уже давно построил план уничтожения этих эльфов, но сам Цепеш медлил. Смотрел на старого Хагарда и не двигался с места.
«Много ли чести…»
Много ли чести в том, что он делал? В том, что они делали. Доминик совсем забыл, что когда-то сам был лишь за сражения на поле боя, открытые, до победы или поражения. Он ненавидел тех, кто скрытно вёл свои дела, не раскрывая карты и ходы свои оппонентам. Ненавидел! И стал одним из них.
«Лабиен».
Эльфы вспоминали своего бога, Цепеш же думал только о Максимилиане.
- Твоя дочь пришла убить тебя, Знающий.
Доминик не спрашивал, он понял всё сам. Ему хотелось рассмеяться на подобное, хотелось разозлиться, да так, чтоб убить эльфов сразу обоих, прям тут же, и плевать на приказы Лабиена! Плевать на его ничтожное мнение!
- Ты уже убивал меня однажды.
Злобно напомнил Цепеш, глядя прямо в глаза Хагарду. У него была такая возможность, но эльф не смог убить Доминика. Что ж, второго шанса Волк более не даст.
- У тебя не получилось.
Вот же, глупые эльфы, верящие в своих божков, которые покинули их очень давно. Другое дело – Доминик. Он не верил ни в кого, только в себя и в…
«Я убью эту девчонку прямо на глазах её старого, дряхлого отца, прямо на глазах у Знающего. Ты увидишь, что такое сила Волков из рода Цепеш».
Радужка глаз изменила свой цвет с серого на красный, вампир резко шагнул ближе к Хагарду, оказываясь рядом с ним, но не давил больше, чем до этого.
- Она умрёт от того же оружия, что принесла тебе, чтобы облегчить твои страдания. Знающий! Мог ты предвидеть такое? Нет, не мог, не посмел бы!
Он забрал себе ту склянку, где покоился яд, способный убить не только эльфа. На миг позже – схватил девчонку за руку, увлекая к себе, прижимая в захвате с силой и грубостью, и готовый в любой момент переломить той хребет, либо уничтожить её способность думать самостоятельно. Цепеш гордо выпрямился, глядя перед собой на Хагарда. Его веселил тот факт, что он мог творить со своими остроухими пленниками всё, что ему одному лишь заблагорассудится, и навряд ли хоть кто-то теперь мог его остановить, либо призвать к иным, правильным, действиям. Здесь, в этом подвале, были другие законы. И они писались далеко не только одним единственным Лабиеном. Он мог оборвать жизнь эльфийки за считанные секунды, но всё медлил. Может потому, что не решил, как именно он хочет её убить, или потому, что просто не мог убить ребёнка такого же древнего и могущественного существа, как он сам. Хагард был непримиримым воином, идущим на смерть открыто, без утайки. Эльфы выступили против вампиров с луком и стрелами, вампиры же ответили им огнём из пулемётов и тяжелой артиллерии. Но даже при неравной схватке, Знающий ранил Цепеша, ему удалось подобное. А что произошло бы, будь они в равных силах? И что бы произошло, попади в плен Доминик, а не Хагард? Вампир верил, что пощады ждать неоткуда. Но Игорь должен был выжить, чтобы позже попробовать построить тот самый новый мир где-то ещё, исправив ошибки отца. Цепеш разжал хватку, выпуская эльфийку, отошёл чуть в сторону, ближе к выходу – больше по инерции.
- Тебя, Знающий, казнят на рассвете. А ты, Финдабайр, уходи от сюда сейчас.
Приказал вампир. Если эльфы так верили в своих богов, то Доминик тоже поверит. Только в своего собственного. Ведь Лабиен – не ошибается.