— Видишь ли, дорогуша, — Стелла взяла Линду под локоток и осторожно потянула в сторону; они свернули с тротуара и вошли под резную арку, откуда начиналась узкая мощеная тропинка, ведущая в парк, — рабство для Алмазного Берега не является чем-то из ряда вон. Ты наверняка слышала или читала об этом раньше. Однако теперь-то я вижу, что ты здесь совсем недавно. Знаешь, это как раз одна из тех вещей, о которых я могу рассказать. Или даже показать. Хочешь как-нибудь сходить на рабский рынок? Тебе понравится, я уверена, хоть ты и говоришь, что не хотела бы "столкнуться" с рабством. Знаешь, приятно смотреть на живой товар и осознавать, что еще совсем недавно эти люди были, возможно, такими же успешными и независимыми, как ты сама, а потом — р-р-раз! — Стелла щелкнула пальцами, — и они стоят на помосте. А ты нет. Ты можешь купить их свободу.
Лань заглянула в лицо своей спутнице. Ей было интересно, о чем та думает. Где она себя представляет — по ту сторону или по эту — и где она представляет Стеллу.
— И у меня нет раба, раз уж ты спрашиваешь. Мне не нужен.
Ей действительно был не нужен. По крайней мере, не такой, которого можно купить, прогуливаясь пригожим воскресным утречком по невольничьему рынку как по супермаркету. Это слишком просто, пошло, постно и неинтересно. А еще — страшно. Стелла с возбужденным трепетом относилась к глубокой и сложной сути лишения свободы, явления, когда один довлеет над другим, но в то же время боялась самого факта сделки, как будто это было способно вывести сложившуюся ситуацию, где она была королевой, из равновесия и все разрушить. Подобно человеку, смотрящему на прокаженного с отвращением и с затаенным интересом, не способному отвести глаз, но боящемуся прикоснуться, она с удовольствием ощущала себя среди наблюдателей процесса купли-продажи, но старалась занимать задние ряды.
Сейчас-то в ее жизни все было под контролем, но когда-то, когда Стелла только обустраивалась в Джасписе, делала свои первые робкие шаги и завязывала свои первые ненадежные знакомства, она очень рисковала. И как знать, не оказалась ли бы она закованной в колодки, образно говоря, обернись все не очень удачно.
Стелла раздраженно цокнула языком, прямо как тогда, на набережной. Все-таки тема для разговора была паршивая — и чем круче она развивалась, тем разрушительнее это сказывалось на знакомстве и на том впечатлении, которое Стелла на свою новую подругу хотела произвести. Она боялась сделать ошибку и сейчас чувствовала, что поддерживать невозмутимый вид и разглагольствовать на очень скользкую, в общем-то, проблематику у нее получается все хуже и хуже.
И ей было неприятно продолжать разговор о рабах именно здесь, в парке. Может быть, это было совершенно наивно, но какая-то ее часть — наверное, та часть, что осталась в ней от маленькой девочки, выросшей вне крупных городов, в местах, не застроенных торговыми центрами, и на дорогах, не залитыми асфальтом, — противилась тому, чтобы тащить всю грязь, составляющую ее обыденную жизнь, ее работу, ее деловые знакомства, чужие кампании и сделки, законные и не очень, и все, что с ними связано, в этот храм. Храм — по-другому и не скажешь. И вряд ли Линда представляет истинное значение данного места и подобных ему в жизни своей спутницы и таких, как она.
Стелла осмотрелась вокруг, хотя в том и не было нужды — она знала здесь каждый куст и каждый камень. По правую руку бежал ручей, журчал, взбираясь на искусственные запруды из серых ребристых камней, пенился и падал вниз — и стремился дальше, кружа и унося в течении палые кленовые листья, словно кораблики. По левую тянулась живая изгородь. Впрочем, сейчас, в последний месяц осени, называться так она могла разве что номинально — высаженные через каждые два шага кусты шиповника давно отцвели, вызрели и увяли. За ними тянулись вверх старые клены и тихо шелестели листьями на ветру. И все было в этом шелесте и в этих листьях. Мешающиеся, закручивающиеся, скребущие по дорожке, они напоминали те самые разлетевшиеся по набережной разноцветные рекламные листовки — и теперь Стелла так же смело давила их.
Она любила бывать здесь, да и не одна лишь она — кого-то из их братии всегда можно было встретить то сидящим на лавочке в тени деревьев, то облокотившимся на перила навесных мостков через ручей и задумчиво глядящим в воду. Клочок дикой природы, со всех сторон окруженный шумными трассами и блестящими, застекленными от подъездов до самых крыш высотками, для каждого из них был отдушиной и источником сил. Они — звери, привыкшие жить в бетонных коробках, но не желавшие мириться с этим, и здесь они искали обманчивой свободы и обращались к животным чувствам и памяти предков, растворенной в самой их крови. По крайней мере, так всегда казалось Стелле — эти виды и этот воздух заставляли городского гида чувствовать себя ланью, фыркающей от обилия запахов и мирно прядущей ушами, и даже цоканье собственных каблуков сейчас казалось ей перестуком копыт.
— Ты любишь природу, Линда? — Стелла неожиданно сменила тему разговора. — А зверей? Какие звери тебе нравятся?
Отредактировано Стелла Андервуд (23.07.2016 21:34:45)