Что-то происходило, неуловимо менялось прямо рядом с ним, а Игорь не чувствовал этого или чувствовал, но опосредованно, рассматривая сквозь призму собственного опыта и многочисленных ошибок. Казалось, что тонкое незримое равновесие, установленное в отношениях с отцом, пошатнулось, и всё это — без каких-либо внешних признаков. Доминик скрывал от сына нечто, делавшее его опасным. Несколько попыток Игоря выяснить, что к чему, аккуратно, но твёрдо отклонил. Волк искал причины в себе. Искал — и не находил.

Серьёзных размолвок не было, и всё-таки... что-то происходило.

Цепеш наблюдал долго. Внимательно. Тревога, вкрадчивая, тихая, но смертельная, будто эпидемия, нарастала и в конце концов достигла того предела, за которым наступает безразличие. Если кому-то удобно страдать молча, то это не его, Игоря, проблемы, особенно когда этот кто-то — Доминик Цепеш. Не существовало никаких разумных способов выцарапать из головы отца то, что тот решил утаить.

Войну за чёрный континент Цепеш-младший пропустил целиком и полностью, оставшись на Алмазном Берегу. Присматривал за Воронами, устроившими вокруг ЦИЭМ крысиную возню. Крысиную — в прямом смысле слова: начиная от августа и заканчивая октябрём, род Джонсонов больше напоминал бегущих с тонущего корабля мелких грызунов, чем сплочённую едиными интересами общность. Игорь, вроде, бездействовал. На практике его бездействие оказалось самым пристальным вниманием к происходящему в Африке.

Цепеш ночевал в своём особняке в пригороде и о вспышке агрессии Доминика в резиденции попросту не знал. Предстояла встреча с союзниками, посвящённая африканскому вопросу. Пунктуальный Игорь на своём Suzuki Hayabusa выехал с небольшим запасом времени и прибыл в Комитет минута в минуту, а через полчаса у центрального входа показалась машина Патриарха. Цепеш удивлённо присвистнул, заметив отца за рулём. Без водителя, телохранителя, без автомата Калашникова на пузе, без ничего! Какая возмутительная беспечность!

Игорь фыркнул в сторону, бросил ключи от байка ассистенту и пересел в автомобиль Доминика. Волк по привычке склонил голову в знак приветствия и молчал до тех пор, пока не прозвучало:

— Египта нам точно не видать. Судан и Эритрею надо бы... И Сомали ещё.

"Не видать?" Ну, ещё бы! Кто в этом виноват, он что ли, Игорь? Его не было в Африке на момент, когда в конфликт с Имаму влез проныра Лабиен и спутал все карты!

Твёрдо встретив гневный взгляд отца, Цепеш бесцветно обронил:

— Будь честнее. Тунис, Алжир, Ливия — всё это отойдёт союзникам.

Старый Паук своего не упустит, иначе Лабиен не Лабиен! Способность Максимилиана предвосхищать события вызывала у Игоря тихое бешенство. Превосходство Лабиена злило настолько, что хотелось прикопать союзника без лишнего шума. Паук чисто сделал грязную работу: оттяпал наиболее развитые территории, как это обыкновенно бывало, а теперь чешет про всеобщее благо! Нет, Игорь помнил: Максимилиан ему жизнь спас, "но это когда было и один раз, а чешет он всё время"!©

Значит, Судан, Эритрея и Сомали для комплектности? Территории двух последних государств объединяла маленькая, но гордая республика Джибути. Экономика страны чуть более чем полностью базировалась на эксплуатации морского порта и деятельности свободной торговой зоны. Сказочное место: пресной воды нет, полезных ископаемых нет, промышленности нет. Население — записные дикари, готовые швырять камни в головы немногочисленных туристов. При этом Джибути — главный торговый порт Эфиопии. Республика всегда сильно зависела от иностранной помощи и принимала её, в том числе и от России. Заполучив стратегически ценную Джибути, перебрасывать войска из Сомали в Эритрею станет проще... Если вдруг.

Плохой эмпат, но хороший волк, Игорь чувствовал гнев отца, хотя не понимал, чем его спровоцировал. Дорога прошла в тишине, и под конец Цепеш был рад ощутить под ногами твёрдую землю, словно после дальнего плавания. Похватал студёный ночной воздух полной грудью, спрятал в карман сигареты раньше, чем успел заметить Патриарх, и уверенно направился вперёд.

Зачем понадобилось здесь присутствие Наследника? Если только на правах совещательного голоса... Игорь ничего не решал, ничего! Волку не нравилось исполнять роль молчаливого наблюдателя, однако выбирать не приходилось.

Карта влияния крупнейших родов в Африке будет изменена.

Отредактировано Игорь Цепеш (27.01.2016 17:21:06)

Злость на сына не проходила совершенно, да Цепеш и не старался её отогнать. Злился на Игоря лишь для того, чтобы злиться.
- Отойдёт. Отойдёт! Раз так посчитает Паук. Его действия верны. Всегда. И не тебе осуждать поступки патриархов.
Гневно ответил на реплику сына Цепеш. Сколько вообще можно злиться. Главное – на что? Доминик пытался успокоиться, пытался объяснить самому себе, что поступает неверно, но злость никуда не уходила, увеличиваясь. Лабиен прибыл вовремя, и Волк обрадовался этому – оставаться наедине с сыном было сложно. Вампир чувствовал, что способен убить Игоря просто так, ни за что. Странная злость. Раньше он всегда оберегал своего сына. Но что-то неуловимо изменилось, променяв заботу на полнейшее недоверие.
- Рад видеть тебя в добром здравии, Максимилиан.
Цепеш хотел вложить в слова больше чувств, ведь он действительно был рад видеть Лабиена. Но вместо этого приветствие прозвучало крайне сухо.
- Лишние свидетели здесь нам ни к чему.
Доминик пожал протянутую ему руку и зачем-то гневно глянул на сына.
- Надеюсь, Игорь не помешает.
Зачем? Зачем он вообще говорил это? Наследник рода имеет право присутствовать на таких мероприятиях. Мало того – он способен самостоятельно принимать решения, без вмешательства Патриарха. Только не Игорь. Цепеш всё держал его подле себя, вспоминая свою молодость, когда ему в триста лет пришлось взвалить на свои плечи непосильный груз огромной власти. Отец отдал ему трон и помер. А Доминику пришлось расплачиваться за подобное решение отца ещё долго, кровью, увы, далеко не только своей. Власть вампиров не заканчивается на территории одной страны, особенно в эту эпоху. Она распространяется на огромные территории, и удержать её куда сложнее, чем в прошлых веках. Для этого требуется мудрость, а не только сила. Игорю её не хватало, считал Волк.
- Африка не может дольше оставаться в таком виде, как сейчас. Ты сам не в восторге от этого. Египет готов заключить уже любые договоры, лишь бы обеспечили ему свободное экономическое пространство и военную защиту.
Отчего-то голос звучал монотонно и грубо, будто говорил Доминик с нескрываемой ненавистью и злобой, хотя не испытывал подобных чувств ни к кому из присутствующих. Цепеш негромко кашлянул в кулак, продолжив.
- Египет… Понятное дело, что он выгоден нам обоим и… Корпорации.
Голос прозвучал надтреснуто, дрогнув в конце. Доминик сразу замолчал, и тут же закашлялся. Он резко почувствовал себя худо на столько, будто смерть стояла совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, или за спиной.
«Нет. Не сейчас. Сейчас я не умру, потому что… потому что нет».
- Я… не буду против. Я знаю, что так… выгодно.
Волк тяжело вздохнул. Неужели, ему не дожить даже до лета? Даже до конца этой встречи. А ведь столько всего не сказано. Сыну. Максимилиану. Жене… Шайна. Как же Цепеш скучал именно по ней, но так и не решился приблизить к себе. Странное чувство, жажда владеть полностью и желание убить на месте. Он любил эту женщину, но не признавался даже ей в этом.
- Марокко, Алжир и Ливия. Значит.
Было, над чем задуматься. Доминик понимал, что эти территории выгодны Лабиену, но они выгодны и Цепешам. Хотя удерживать их проще Паукам, нежели Волкам. Вторым придётся растягивать свои силы, это неудобно.
- Тебе самому будет проще… Их взять под контроль и удерживать.
Это превосходно понимал древний. Хоть эти территории отличные экономические зоны, но Цепешам с их военной мощью придётся растягивать войска, да и не все будут согласны на такой подход. Лабиены же всё сделают с помощью власти и денег. Сделают всё тихо и правильно, как всегда.
- В порядке.
Тихо отозвался Цепеш, но он не отвечал на вопрос. Он просто повторил сказанное слово. Понять бы, в порядке он или нет. Сложно. Он чувствует себя плохо, он чувствует смерть за своей спиной, но точно знает, что не умрёт в ближайшее время. Странная такая уверенность, пугающая.
- Не доверяю.
Кому? Всем. Себе в первую очередь. Доверять себе вообще опасно. Вдруг, это не ты уже вовсе, а кто-то другой? Другой. Такой же, как ты, только кровожаднее и опаснее. Своего зверя Доминик не чувствовал. Было другое. Это зверь чувствовал его, это он принимал все решения, делал то, что хотел он, а не вампир. Цепеш всю жизнь держал своего волка на коротком поводу, но теперь его будто кто-то отпустил на волю, кто-то другой владеет им.
«Чувствую… что? Что ты такое? И что я пред тобой? Я не хочу. Доверять».
- Ты пришёл сюда делить территории или указывать мне?
Сурово глянув на Лабиена, требовательно спросил Цепеш.
- Я согласен отдать тебе обозначенные государства. Взамен возьму себе Судан, Эритрею, Эфиопию, Джибути, Сомали и Кению. На иное не согласен.
Доминик разозлился, по-звериному оскалившись в сторону Лабиена.
- Ты не сможешь помешать мне взять то, что я хочу.
С нажимом, не замечая давления своей силы, высказался вампир. Он не хотел даже слушать ответа Лабиена. Ведь ему никто не разрешал отвечать Цепешу. Доминик всю жизнь слушал его, слушал то, что он говорил и делал так, как говорил Максимилиан. Но внутреннему зверю никогда не нравилось подобное подчинение. Пришло время сменить сферы влияния в их паре.

Игорь почувствовал себя лишним. Возник непреодолимый соблазн просто и без прикрас послать этих двоих на хуй. Лучшее направление для поехавших головой политиков. Хотелось развернуться и уйти, а вместо этого приходилось сохранять невозмутимую морду лица.

Цепеш-младший считал Лабиена образцом для подражания? Эталоном здравомыслия и самообладания? Чёрта с два. Тот уступил Доминику, поддался ненависти, которую отец испытывал сейчас ко всему живому. Игорь не понимал, что происходит с Патриархом, обычно куда более собранным и сдержанным в диалоге с союзниками.

— Надеюсь, ты меня ни с кем не путаешь, Доминик. Узнаёшь? Точно?

— Максимилиан, тебе лучше уйти.

Цепеш-младший сделал шаг вперёд, разделяя собой старших вампиров. Бесстрашно полезть на амбразуру и героически сдохнуть, защищая своих близких? А давайте, давайте сюда вашу амбразуру!

— Я не буду делить с тобой Африку. Хочешь – приди и забери сам.

Здорово, блядь. Нет слов! "Поделили".

Переговоры закончились. Началась конфронтация, которая, в свою очередь, грозила перерасти в открытый конфликт. Что самое неприятное, смутное недовольство завладело и Наследником, хотя Игорь до последнего сохранял рассудок трезвым, а голову — холодной.

— Хватит, уймись, — тихо прорычал Цепеш.

Реплика, адресованная отцу, скорее всего, достигла ушей и Лабиена. Плевать! Игорь планировал остановить всё это немедленно, любой ценой, иначе многовековым дипломатическим отношениям Волков с Пауками придёт конец.

"Так, собраться".

Собраться и увести отсюда Доминика. Допустимо и силой, если тот не захочет по-хорошему! Чёрт бы побрал эти принципы, воспитание, религию — всё то, что мешает отрихтовать Патриарху морду, когда это необходимо™! Поднять руку на родителей — преступление. Игорь первым разделался бы с тем, кто рискнул причинить вред его семье, и вот теперь неизбывное стремление оберегать и защищать сыграло с ним злую шутку.

Доминик поймал его за шиворот, как мальчишку. Как нашкодившего щенка! Это взбесило обычно такого уравновешенного и хладнокровного Наследника до звериного янтаря в глазах. Волк ничего не имел против конструктивных замечаний и полезной критики. Охотно выслушивал наставления Патриарха на путь истинный. Младшего из Цепешей давно не пугали телесные наказания. Предел — черта, которую нельзя пересекать, — скрывалась в огласке. Игорь терпеть не мог поучений на публике, до бешенства, до бесплодной ярости, и вот наконец предел наступил.

Смятение отошло на второй план. Цепеша охватило злое, ненастоящее веселье. Спокойствие — но обречённое, безразличное. Студёная ярость бурлила на самом дне, и до поры до времени Игорь никак её не демонстрировал.

— Сигаретами, — бесстрастно ответил он.

Бинго! Сигаретами, причём самыми что ни на есть дешёвыми: Цепеш хоть и различал качество табака по запаху, разницы в том, что курить, не видел. Конкретно эту пачку сигарет, которую он прятал в кармане, Волк конфисковал "в пользу государства" у коллеги-безопасника.

— Я нарушил приказ, что дальше? — холодно спросил Игорь. — Решил ударить? Поучить меня, дурака, уму-разуму? Прямо здесь? Может, ты думаешь, что это сделает меня послушным и услужливым? Ты всегда сознаёшь, что делаешь, не так ли? Ну давай, поставь меня на место, если сумеешь. Увидишь, мы стоим друг друга.

Отредактировано Игорь Цепеш (02.02.2016 16:08:39)

Посмертие. Когда ты везде и нигде. Когда ты слышишь зов крови и памяти. Когда ты волен делать, что пожелаешь, и обязан подчиняться каким-то странным, непонятным законам, написанным кем-то другим. Когда перед тобой открыт весь мир и нет больше закрытых дверей, а ты раз за разом приходишь к одним и тем же местам, к одним и тем же живым, которых знал при жизни.
Приходишь смотреть, как проходят их жизни, невидимый и незримый для них.
Быть рядом и не иметь возможности что-то изменить.
Только послушные воле Хагарада, испуганно, словно подхваченные порывом ветра, взвивались с земли опавшие листья, да падали на пол вещи, стоило ему разозлиться, но какое это имело значение, если эта сила, проснувшаяся в нем после смерти, не могла вернуть его обратно в мир живых? Он словно оказался на обочине дороги, и все, что ему оставалось - это только наблюдать, как мимо день за днем проходят другие, без возможности заговорить с кем-то, без возможности прикоснуться, без возможности пойти рядом.

Он звал его. Зверь, рвущийся с цепи, изгрызающий стальные прутья своей клетки, жаждущий абсолютной свободы вместо душного заточения.
И стонали звенья, сотканные из поступи кошки, корней гор и женских бород…
Хагард встряхнулся, открывая глаза и оказываясь там, где должен был быть. В очередной раз, но не по своей воле, как ранее, когда приходил увидеть и услышать кровососа, что был рядом с ним в последние часы. Он обязан был что-то увидеть. Посмертие не дало призраку выбора, безжалостно выдернув его из небытия обратно в жизнь. 

Дневной свет, слишком яркий, ударил в глаза, и друид по-привычке прикрылся от него предплечьем. Когда они, этот кровосос и он, прославленный друид гордого народа, оказались связаны крепче, чем случайные враги? В тот ли момент, когда кровосос протянул ему свою флягу или раньше, на поле боя, когда копье пронзило поверженного врага? А может, еще раньше, до их рождения, переплела Богиня две нити между собой?..
- Ты, - Хагард знал, что снова увидит его, этого Доминика Цепеша, но все равно расхохотался, незримый и неслышимый для живых, словно встретил старого доброго друга, - Ты!..
Друид запрокинул голову, шумно втягивая в себя воздух. Небо было чужим и молчала земля под ногами. Даже в посмертии Хагард не утратил своих сил, и почти сразу почувствовал, как торопятся убраться с его дороги немногочисленные и слабые духи этого слабого места.
- Ты.
Они что-то делили. Какую-то добычу, и никому не нравилось как идет раздел. Хагард уже видел подобное, даже среди эльфов, и составить свое мнение по обрывкам разговоров, которые он мог понять, труда не составило.
«Алчные пиявки - зверь о многих головах, что пожрет сам себя от жадности,» - друид небрежно глянул на двух других кровососов, чья сила не уступала, а то и превосходила силу этого Доминика Цепеша. Но тот был один, а друид хотел увидеть, как зверь разорвет оковы и древний сделает первый шаг навстречу своей судьбе. Когда проклятье наконец сточило сталь, волю и время. Когда проклятье наконец обрело свою жизнь и поведет кровососа к его гибели.

Хагард оскалился, оказываясь рядом с Цепешем. Рука по-привычке потянулась к поясу, где раньше всегда висел зачехленный топор, но теперь ладонь наткнулась только на пустоту.
Ему нечего было противопоставить живым.
«Ты думаешь, что силён, Цепеш?» - эльф наклонил голову, повторяя вопрос за темноглазым кровососом. Просмаковал звучание этой фразы и почему-то разозлился, по-звериному рыкнув вместе с незримым зверем, что рвался с цепи и туманил рассудок кровососа. Сила пиявок давила, и Хагард разозлился окончательно.
Ему была отведена только роль наблюдателя.
- Убей их, Цепеш. Убей их обоих. Разве это соратники, те, что жалеют добычи, добытой вместе, в бою?!. Собаки. Падальщики. Жадные твари! – сказал ли он это или только подумал, да и какая разница, если никто его не услышит.
Он не мог сделать ничего – призрачная тень, что не может даже обрести форму.

В руках разливался знакомый жар, охватывающий все тело. Тот самый, что Хагард чувствовал, призывая Дикую Охоту. Тогда он верил, что сможет все изменить, и изменил… Значит, сможет и теперь. Рядом рычал и обрывал незримые цепи внутренний зверь пиявки, и его злость затапливала и разум друида.
- Прочь! – рявкнул Хагард, оказываясь между Цепешем и черноглазым кровососом.
Темнота во взгляде пиявки пугала, но сейчас эльф почувствовал только разгорающуюся ярость, похожую на ту, что вела его в последний бой в людской город.

Друид никогда не испытывал подобного ранее, но в одно мгновение вся его ненависть и злость словно обрели форму. Его дар, полученный в посмертие, впервые с неожиданной и небывалой ранее силой, незримым тяжелым тараном ударила в грудь черноглазого вампира, заставляя отступить.

Отредактировано Хагард (05.02.2016 23:44:08)

Проклятье!

Контроль над ситуацией ускользал от Игоря так, как если бы он решил хватать руками воду. Её и в горсти-то удержать трудно: сколь сильно ни сжимай пальцы, вода всё равно сочится по капле. Медленно, но верно, пусть и не сразу. Что от неё останется? Только мокрые ладони. Не напьёшься.

Напряжение росло. Кровь в висках токала, будто обезумевшая. Цепеш не сразу сообразил, что причина в постороннем давлении, а когда понял — наглухо закрыл голову от любого вмешательства. Меньше всего хотелось, чтобы Максимилиан как-то повлиял на его решения. Доминик этого не простит. Хрен объяснишь потом, кто виноват и что делать.

Бывают моменты, когда буквально физически ощущаешь, как обрываются нити, связывающие прошлое с настоящим, свершения времён минувших — с потребностями новой эпохи. Примерно это и случилось с Игорем: он чувствовал, что союз Цепешей и Лабиенов вот-вот будет разорван, и на этот раз навсегда. Никакие размолвки и рядом не стояли с катастрофой, разворачивающейся прямо на глазах Наследника. Более того: Игорь сам был её участником!

Максимилиан защищал сына, но оскорблял отца, а лучше бы наоборот: Цепеш-младший стерпел бы необоснованное хамство в свой адрес, но никогда — в отношении Доминика.

Волку не повезло родиться в царствующей семье, глава которой одновременно правил и целым родом. Это обязывало Игоря в первую очередь защищать интересы Патриарха и только во вторую — оберегать доброе имя отца. С отцом допустимо спорить. С Патриархом — ни в коем случае, однако Цепеш-младший спорил. Игорь выказывал открытое неповиновение, равно как Доминик на глазах союзника отчитывал взрослого сына как мальчишку. 

— Это мой сын, и я решаю, что мне с ним, блядь, делать!

Верно, и всегда решал. Но всему когда-нибудь приходит конец.

В следующую секунду Цепеш понял, что рукоприкладства не избежать. Никогда, ни при каких обстоятельствах Игорь не позволял себе отвечать на агрессию отца агрессией. Однако Волк умел защищаться так, чтобы это не выглядело предательством. По-звериному пластично, стремительно увёл удар, повернул голову чуть в сторону, и прилетело всего-навсего по касательной.

Боль пришла с опозданием, полыхнула под скулой и разлилась тяжёлым пульсирующим жаром. На такой привычный вкус крови во рту Игорь не обратил внимания. Обвёл зубы изнутри языком, удостоверившись, что выплёвывать их пока рано. Не столько больно, сколько обидно и унизительно до крайности. На глазах союзника любое наказание превращалось в пытку, от которой страдала в первую очередь гордость Цепеша.

— Я выдеру тебя плетьми прямо здесь, если понадобится, дрянь.

— Это всё, на что ты способен? — с нехорошим весельем огрызнулся Игорь.

Розоватую слюну с привкусом крови, собравшуюся во рту, он просто сплюнул под ноги отца. Вскинул глаза цвета обозлённого золота и смотрел прямо в лицо Доминика без страха и без почтения. Для Цепеша-младшего больше не существовало ни отца, ни Патриарха. Волк его не узнавал.

Послушал бы Максимилиан и ушёл бы подобру-поздорову — ничего бы не случилось! Игорь ценой собственной крови запихал бы Доминика в машину и увёз, или по крайней мере, Наследник верил в это, как в милость Господню.

Цепеш не боялся. Совсем нет. Что-то шальное, совершенно безумное руководило его действиями, потому что когда отец бросился на Лабиена, Игорь принял единственно верное для него решение. Встал перед Максимилианом, отделив союзника от обезумевшего Доминика. Наследник хотел отстранить Цепеша-старшего от Лабиена, а вместо это получилось оттолкнуть Максимилиана от отца. Должно быть, волчьи инстинкты сильнее голоса разума, потому что в любом состоянии и в любой ситуации Волк неосознанно защищал своего Патриарха.

— Успокойся! Ты в не себе! — глухо зарычал Игорь, переходя на понятную любому хищнику лексику.

Разнимать двух вампиров, чей возраст давно миновал за сотню, — самоубийственное удовольствие. Цепеш рисковал осознанно. Он был готов жизнь за отца отдать, но не когда тот распоряжается ею так глупо!

Что до Лабиена, Игорь усматривал в нём колоссальную угрозу. Тот был старше Доминика и в чём-то опытней. Вряд ли сколько-нибудь уступал в физической силе... Цепеш не тратил слов даром. Слов и времени. Ему не требовалось и широкого замаха для того, что ударить: с разворота корпуса и небольшой траектории Игорь вписал мощный боксёрский хук в живот противника. Целил, естественно, в печень, а следом добавил Максимилиану правой в челюсть.

Отредактировано Игорь Цепеш (18.04.2016 00:15:39)

«Мрази недобитые. Союзники… Союзники, Цепеш! Твои. Союзники. Все до единого. Жадные мрази…» - Хагард смотрел за происходящим пожелтевшими звериными глазами, жалея, что не может метнуть вслед уходящему кровососу тот самый топор, которым кроил черепа в свою последнюю осень.
- Пусть идет, пусть… - друид облизнул губы и на мгновение ему показалось, что он чувствует их горячечную сухость. Словно он снова был живым и у него была лихорадка, - Пусть сваливает. Убирается… Значит, таковы твои союзники, Доминик Цепеш? Тогда ты не протянешь даже до лета.
Друид смеялся. Закрыл глаза – и вот он уже серым волком бежит рядом со странной машиной черноглазого кровососа, скалится во всю пасть, полную желтых от времени клыков. «Беги. Беги хоть на край света,» - призрачный зверь беззвучно хохотал над пиявкой, что все-таки остановился на обочине.
Разум заволокло багровой пеленой, ясность мыслей мгновенно стерлась, оставляя после себя только животную ярость. Седая шерсть на загривке встала дыбом, а волк припал на передние лапы, готовясь к прыжку и утробно рыча. В этот момент Хагард не сомневался, что из-под его клыков, будь он хоть сотню раз призраком, брызнет самая настоящая кровь, когда он сомкнет пасть на горле черноглазого вампира.
Тревожно-алая, как закат.
Говорили, что у пиявок кровь черна, как глубокий омут – враки! – Хагард видел, что она ничем не отличается от крови эльфов, оборотней или короткоживущих. И сейчас друид чувствовал, что ему не потребуется топор или иное оружие, чтобы отнять чужую жизнь. Где-то внутри него полыхал диким пламенем его дар, полученный после смерти.

Чужой зов заставил вскинуться, чутко прислушиваясь. Звериный вой, что мог слышать только друид – старый эльф знал, кто звал его. Зверь, запертый в теле Доминика Цепеша.
«Не брагой мы с тобой побратались, кровосос, не кровью, не битвой. Другое, что-то другое…» - Хагард молча сорвался с места, проскрежетал по крыше странной машины черноглазого звериными когтями и взвился в небо черной птицей, разметав с земли пыль и опавшие листья.
Удар сердца, еще один и еще. Серое небо сменилось  мертвой землей. Посмертие снова выдернуло его туда, где он должен быть быть, не давая иного выбора.

Он снова стоял за спиной Цепеша и щерился на его сына.
«Мудрый. Ты называл его мудрым. Гордишься им…» - Хагард так и не нашел своего сына после смерти. Тот либо скрыл себя своими хитрыми чарами, либо посмертие распорядилось по-другому, не так, как хотел друид.

- Гордишься. Им.
Древний эльф оскалился, сплевывая на землю.
- Этим?! Это твой мудрый сын, Доминик Цепеш?!! Тот самый, что встанет на твое место после твоей смерти?!!

Лезть поперек старших, лезть поперек отца…
И только в одном Хагард был согласен с этим Игорем: ту мразь, союзника, мать его, нужно было втоптать в землю, изничтожить, как предателя, перебежчика, пока черноглазый не сделал то же самое с его отцом. Но даже этого молодой волк не смог довести до конца. Выпустил добычу из пасти, давай черноглазому уйти. Не смог удержать. Не смог добить.
Бесполезный, миролюбивый.
Не волк, а собака, посаженная на цепь охранять хозяйский дом.

- Щенок. Падаль. Слабый, никчемный… Это твой сын, Цепеш, тот, которым ты так гордился?! – Хагард стоял рядом с молодым волком, разглядывая того брезгливо, как девку, взявшуюся за оружие. Таких следовало учить, как учат неразумных баб, решивших овладеть воинским искусством – бьют палками и розгами, отвешивают обидные оплеухи, пока дуреха не поймет, где ее место.
- Пошел прочь! – хрипло пролаял Хагард и его глаза снова стали желтыми. Зверь внутри пиявки захлебывался злым рычанием. Ему нетерпелось задать трепку тому, кто был ближе, раз основная добыча смогла ускользнуть, и друид был с ним полностью согласен, - П-шел прочь, щ-щенок!
Странная сила в руках горела, жгла ладони и требовала выхода. Друид ударил наотмашь, так, что молодой волк покатился по земле. «Жалко, уже не весна. Розгу бы, да потолще…» - Хагард против воли засмеялся, подходя к сыну Цепеша. Эдакому лбу, да розгами, все равно что погладить, но тем обиднее и унизительнее ему будет – получить, как малолетнему несмышленышу.
- Щенок… - прошептал друид, невольно и ревниво сравнивая того с Хагеном.

Отредактировано Хагард (09.02.2016 20:37:27)

У законов есть пределы. У холмов есть глаза. У одного Игоря ничего нет, кроме растущего недоумения ситуацией в целом и собственным поведением в частности. С ума сойти! Он только что отоварил Лабиена в харьков. В его породистый надменный харьков, чтоб ему пусто было! Ублюдок. Цепеш ничуть не жалел о том, что испортил Максимилиану морду лица. Экстатически приятное чувство — когда твой кулак находит живую цель, способную воспринимать боль.

Ни единого шанса увернуться. Ни е-ди-но-го.

Слишком маленькая дистанция, слишком профессиональный удар, слишком быстрый Игорь. Много других неприятных вещей и явлений, делающих сопротивление неудобным и бессмысленным, а рискни Паук вступить в рукопашный поединок, младшего Цепеша пришлось бы расстреливать разрывными в упор. Волка от добычи не оттащишь: первобытные инстинкты намного сильнее цивилизованной оболочки. Шесть сотен лет беспрерывной практики. Шесть сотен лет беспрерывных травм, боли, а вместе с ними — растущего мастерства.

На счастье Паука, Игорь с его волком смотрели в одну сторону. Цепеш отпустил его. Позволил спастись бегством. Единственное, чего в действительности хотел Игорь, — это чтобы Максимилиан оставил Доминика в покое.

Союз? Всё кончено. Господи! Что он натворил!

Цепеш недоверчиво посмотрел на свои кулаки. Врезал душевно — так, что горели костяшки, встретившиеся с челюстью пострадавшего ни за что ни про что Лабиена. Тот действительно сохранял самообладание дольше прочих и потерял его чуть раньше Игоря, после чего... Случилось то, что случилось. Вот этими самыми руками Наследник подписал союзу Цепешей и Лабиенов смертельный приговор. Максимилиан едва ли простит рукоприкладство. Игорь бы не простил... ни от кого, кроме Доминика, потому что отец есть отец, и от этого никуда не уйдёшь. Так учили наставники. Так велел человеческий Бог в небесах, с которым нечеловек Игорь Цепеш сумел найти общий язык и посещал такие одинаковые разные церкви.

Волк по-звериному лизнул полыхающие костяшки, глядя, как машина Лабиена стремительно растворяется в стылых осенних сумерках. Игорь победил. Игорь проиграл. В одночасье разрушил то немногое, что ещё оставалось после странной агрессии Доминика, выплеснувшейся обидными оскорблениями. Такими мерзкими уничижительными словами, которые Патриарх никогда не посмел бы сказать союзнику.

Со дна колючих, цепких глаз Цепеша смотрел зверь. Это зверь вытеснил серо-голубой в них волчьим золотом, хищным янтарём. Медовым, опасным. Игорь чувствовал себя устрашающе злым, живым, пластичным и подвижным, как ртуть. Таков он был, Наследник, в его подлинной сути — сын войны, а не политики.

— Щенок. Падаль. Слабый, никчемный!

— Всё твое, не жалуйся. Что воспитал — то и получил, — зло выплюнул Цепеш-младший.

Он сделал шаг назад — тактический манёвр, не больше. Волк не планировал сбегать, как Максимилиан, хотя признавал его решение наиболее правильным. Просто требовалось время, чтобы Доминик остыл и пришёл в себя, а тот вместо того, чтобы возвращаться — уходил всё дальше, и всё громче говорил в старшем вампире его зверь.

Игорь не понял, что случилось, но в следующее мгновение оказался на земле, словно от ловкой подсечки. Он подобрался, будто животное, перекатился через левый бок, а спустя миг уверенно стоял на ногах. Если что-то и напугало Цепеша, то лишь странная сила, которой Доминик от природы не располагал. Телекинез или нечто подобное... Но откуда?

— Как ты посмел, дрянь!

— Сколько спеси, — зло улыбнулся Игорь.

Атаковать Цепеш-младший не мог. Не мог чисто физически: не так его воспитали, совсем по-другому. Но никто не запрещал Волку защищаться, пусть и от Патриарха. Адреналин блуждал под кожей, словно дурь, наркотик.

— Рубаху долой. Руки за голову. Выполнять.

— Никогда. Никогда! Доступно?

— Снял рубашку. Живо.

— Нет, — холодно и предельно спокойно ответил Игорь.

— Ты получишь всё, что заслужил.

Волк опасно сузил глаза, наблюдая за тем, как Доминик ищет кнут. Ха! Игорь помнил, что он здесь, в машине. Зачем-то. Вот только страха не было, как не было и понимания своей вины, угрызений совести, ещё Бог весть чего. Наследник защищал своего отца и Патриарха. Где он совершил ошибку? Где, блядь!

— Напоминает что-то? Или ты забыл, сын? Я напомню.

— Что? — ледяным тоном спросил Игорь. — Ты это делал в течение трёх веков и решил возродить традиции? Думаешь, я забыл? Простил, но не забыл, и помнить буду до конца своих дней. Делай, что хочешь. Мне плевать!

Цепеш с ненавистью принялся стаскивать рубашку. От бессильной студёной ярости тряслись руки и не слушались пальцы. Себя пришлось буквально изнасиловать, чтобы просто не обронить больше ни единого слова. Но когда начали угрожать, обращаясь к личности матери, оставалось только прикусить язык и подчиняться.

— Если ты причинишь вред моей матери, я убью тебя. Даю тебе слово. Так что лучше прикончи меня сразу, потому что я достану тебя из-под земли. Клянусь, я буду убивать тебя целую вечность, и поверь мне, молить о смерти ты начнёшь быстрее, чем я — прекратить всё это, — процедил Игорь сквозь зубы.

Однако Цепеш выполнил-таки то, что от него требовали. Холода Волк не чувствовал, только пульс стегал кровью виски с одурительной силой. Сцепил руки за головой, хватанул воздуха полной грудью и выдохнул торопливо, будто боялся, что встретит первый удар на вдохе, а это гарантированный крик. Что угодно, кроме так необходимой сейчас тишины. Кто бы знал, какая это трудная в исполнении композиция — песня-тишина...

Отредактировано Игорь Цепеш (10.02.2016 13:31:44)

- Я причиню вред тому, кому посчитаю нужным. Столько, сколько посчитаю нужным. Ты не указ мне. Я прикажу тебе смотреть на её мучения – и ты выполнишь. И сам будешь молить меня позволить тебе прекратить её страдания. Страдания этой чёртовой женщины, породившей тебя. И я позволю. Вложу в твою руку нож и прикажу её уничтожить. И ты сделаешь.
Как он мог спорить? Как смел открывать рот, когда велено было молчать! Цепеш разозлился окончательно, до того самого страшного момента, когда сдерживать свою силу он больше не хотел и не собирался. Неповторимое чувство животной свободы, когда Цепеш сбегал в поля, оборачиваясь волком, и бегал там, как обычный хищник, на четырёх лапах, охотился, догоняя свою жертву, впиваясь клыками той в глотку или ломая рёбра.
- Я забью тебя до смерти.
Простые слова приговора, почему-то теперь было приятно их говорить. Говорить собственному сыну, который всегда был рядом, которому Волк доверял… Чушь! Он предал, он напал на Лабиена, верного союзника на протяжении стольких сотен лет! Как он посмел?! Как он посмел, неблагодарная тварь, думающая лишь о себе, о своих желаниях и чувствах!
- Ты разрушил всё, что я создавал столько веков!
Наследник. Сын. Эти слова теперь отчётливо ассоциировались Домиником с предательством. Как он мог напасть на Лабиена. Как он посмел даже думать об этом! Цепеш злобно рычал, перехватывая кнут удобнее в руке, чтобы тот лёг правильно, чтоб им можно было не только наказать, но убить виновного.
- Считай!
За первым резким ударом последовал такой же тяжелый второй. Доминик умел орудовать кнутом в той степени, когда бы им можно было лишь напугать, оставив на спине несколько кровавых, неглубоких полос, и когда им можно было раскрошить рёбра и разрубить кости. Теперь он не жалел ни сына, ни своих сил, и за первыми двумя мощными ударами последовали следующие, и потом – ещё. Доминик сбился со счёта на начале второго десятка, но не остановился. Что-то азартное было в происходящем. Что-то странное, такое близкое и приятное. Будто Цепеша поддерживал кто-то ещё в его решениях, считал их правильным. Рядом не было никого, кроме сына, Лабиен, скорее всего, уехал слишком далеко и более не вернётся. Трусливая собака, привыкшая прятаться за спинами воинов рода Цепеш! Как же это злило. Как было неприятно всё осознавать. Доминик считал, что у него наилучший союзник, любящая семья, преданный сын и верные жены. Как он заблуждался во всём! Нет у него никаких соратников, не будет больше семьи и сына – он убьёт их всех. За их прегрешения, за их подлости и измены.
- Я не слышу счёта!
Недовольно, по-волчьи, рявкнул Цепеш. На самом деле он вообще ничего не слышал кроме надрывного гула кнута, да странной тишины, которая окутывала всё вокруг. Как будто бы он и правда уже умер или убили его. Бывшие союзники, вечные враги или собственный сын-предатель. И всё же было почему-то очень спокойно, и эта сладкая уверенность в своей правоте вовсе не настораживала старого Волка. Он был прав теперь, как и всегда.
«Ты здесь, Знающий Хагард? Ты здесь. Я знаю это. И ты. Ты тоже знаешь».
Мысленно позвал Цепеш и улыбнулся – он знал, что эльф здесь, стоит совсем рядом. Странно, и когда их такие разные судьбы вдруг успели слиться в одну единственную? Такую странную, непонятную, как и они сами: древний вампир и старый эльф-фанатик. Оба никогда не считались со своими жизнями, и теперь им приходится делить одну единственную на двоих.
«Неужели я хочу его смерти? Смерти собственного сына, Хагард? А ты бы хотел… чтобы тогда я убил твою дочь, твоих детей, Знающих Хагард?»
В то утро Доминик позволил друиду умереть той смертью, которой он хотел, а не которую желал ему Лабиен. И он считал это правильным поступком. Но теперь совсем не был уверен ни в чём.

- Ты меня видишь, пиявка?..
Свист кнута, алые капли, повисшие в воздухе, замерший мир. Холодно. Дыхание рвалось с горячих и бледных губ молодого волка едва заметным сизым облаком. Теперь рядом с Хагардом всегда было холодно – и тонкий иней ложился невесомыми узорами, схватывая реальность морозным безвременьем. Словно друид разрывал сущее, впуская в реальность мир мертвых, мир, где не существовало ни времени, ни тепла.
И сам заходил в мир живых следом.
- Ты меня слышишь?.. – как же медленно движется тяжелый кнут, рассекая порывы ледяного ветра. Веер алых брызг, иллюзорный, легкий, как ползущий по стеклу морозный узор. Хагард оказался рядом с Домиником Цепешем раньше, чем кровь молодого волка успела лечь поверх замерзшего стекла.
- Ты. Знаешь. Знаешь, что я здесь! Я, Знающий, Хагард, здесь. Рядом.
Друид оскалился и расхохотался, вглядываясь в горящие звериной яростью глаза пиявки. Губы кровососа не двигались, но он говорил с ним, с Хагардом, и ярился еще больше, заставляя своего сына считать. Эльф отступил, чувствуя странное удовлетворение. Теперь они оба знали, что связаны друг с другом, теперь все происходящее обретало какой-то новый смысл. И уже неважно, забьет ли Цепеш своего сына до смерти или отпустит – важно то, что все произойдет так, как и должно произойти, и кровосос знает, что Хагард вернулся в мир живых, чтобы дождаться начала лета. Что будет после?.. После будет темнота и холод, для них обоих.

- Между нами есть разница, Доминик Цепеш. Ты слабеешь с каждым днем и твой зверь обрывает последние цепи. Я же становлюсь сильнее.
Хагард чувствовал холодную ярость и неосознанно потянулся, подчиняя себе алчных духов, не рискующих подобраться ближе к жертвоприношению, что происходило здесь и сейчас. «Я дам вам форму, неназываемые, я дам вам разум, я дам вам подношение,» - снова запылали жаром руки, а разум заволокло первобытной злость. И Хагард глухо зарычал, не собираясь прятать свою ярость под маской безразличия, продолжая говорить, потому что теперь был уверен. Доминик Цепеш его слышит.
- Если мои дети умрут, то твой род утонет в крови. Я заберу всех и каждого, до кого смогу дотянуться. День за днем, до самого лета, ты будешь оплакивать своих близких. Зная, что не сможешь мне помешать.

«Последняя ошибка…» - старый эльф развернулся к молодому волку. Кнут в руках пиявки повело в сторону – конец рассек кожу как бритва, и обвился вокруг шеи молодого волка, словно змея, черная и блестящая от крови, сдавливающая кольца все сильнее с каждой секундой. Ничего Хагард не хотел так же сильно, как убить кровососа – сломать ему шею - и тем самым показать свою силу Доминику Цепешу.
И не мог этого сделать, связанный невысказанной клятвой там, в подвале.
Эльф смотрел на Цепеша, переставая чувствовать прежний  жар в руках и груди, признавая свое бессилие и поражение. Прижал ладони к губам и подул, словно пытался согреть их своим дыханием. Могильный холод мертвых земель просачивался в этот мир, но и самому Хагарду казалось, что он замерзает. Что темнота вот-вот поглотит его снова, отправляя обратно в черное безвременье.

- Я не могу убить твоего сына.
Черные призрачные тени застелились по земле, неохотно подчиняясь воле старого друида.
- Поэтому, ты сделаешь это. Сам. Своими руками. А когда он ослабеет окончательно, за него примутся изголодавшие твари с изнанки этого мира. И никакая кровь, никакой лекарь, никакое заклятье не поможет его ранам закрыться, а сердцу – продолжить биться. Ты слышишь меня, Доминик Цепеш?.. Слышишь меня?!.

Глаза друида пожелтели, становясь звериными.
До его ушей снова доносилось захлебывающееся, нетерпеливое рычание, с которым внутренний зверь пиявки изгрызал невидимые другим прутья своей клетки. Хагард резко и обозленно выдохнул, перемещаясь обратно к вампиру, и начертил древний символ, срывающий все оковы. Призрачные пальцы едва каснулись одежды пиявки, но друиду показалось, что он смог ощутить это прикасновение кончиками пальцев. Сегодня было достаточно крови и страданий – жертвоприношение состоялось. А значит, у друида снова были силы, что бы завершить несложный ритуал даже в своем посмертии.

«Ты приведешь своего Наследника. Сына. К смерти. Так же, как я привел Истинных Детей Дану к гибели. История повторится. Но на моем месте теперь будешь ты.»

Отец сошёл с ума. Это становилось очевидным. С каждым ударом кнута, с каждым рваным вдохом студёного воздуха, с каждым биением собственного сердца Игорь понимал горькую правду от края до края отчётливей. Грустно, когда приходит конец делу, которому ты посвятил свою жизнь целиком, без остатка... "Свою" что? Слишком громкое название для существования в тени нечеловека, которого поклялся защищать любой ценой. Одно наличие в этом мире Игорь с готовностью обменял бы на жизнь Доминика, если пришлось бы выбирать. В своих глазах Наследник проиграл, не выполнил ключевую задачу. Не уберёг, и то, что предстало перед ним, но за его спиной, больше не являлось Домиником. Другая версия Патриарха, альтернативная реальность. Или что происходит, что! Почему этот умалишённый говорит, блядь, с пустотой?

Он. Говорит. С пустотой. Много боли, но мало смысла и осмысленности. Твою мать. Мать. Твою. Налево!

Господи, зачем так больно-то? "Почему" от "зачем" многое отличает, если так подумать, а смысла не было и нет. Конца и края нет, хоть сколько хочется, чтобы это прекратилось.

Игорь чувствовал себя разобранным на куски. Восприятие сыпалось, словно цветная детская мозаика. Такая себе острая, окровавленная мозаика, вздрагивающая и переливающаяся всеми оттенками раскалённого добела, полыхающего алого. Белый алый, это что-то с чем-то... Выше смерти и страха смерти настолько, что хочется умереть немедленно, только бы это остановить, и никогда, никогда боль не прекращалась по желанию Игоря. Он ничем не управлял, ничто не контролировал. Ни это, ни собственную жизнь. Как же он ошибся, решив, что способен защитить Доминика от любой угрозы! Одно Волк не учёл. Некоторое угрозы не приходят извне и поодиночке, а безумие страшнее любого ранения.

При других обстоятельствах Игорь сумел бы сопоставить факты из прошлого с происходящим сегодня и сейчас, но к несчастью, обстановка никак не располагала к подобной деятельности. Больше заботило, как не потерять сознание, а ещё больше — как избавиться от него скорее, и это противоречие разрывало в лоскуты не меньше, чем кнут спину. Игорь чувствовал её, будто одну целую рану. Так себе ощущение, вампир бы вам сказал. Нечто вроде одновременно содранной шкуры и... Матерь Божья!

Как не считал — так и не считал. Как выглядел побитой собакой — так и выглядел. Но восприятие играло с Игорем в дурные игры: зачем-то выхватывало, выдирало из действительности новые отвратительные детали. То брызги крови на стекле машины, то собственные пальцы, рефлекторно сжавшиеся на дверце, то тяжёлый пульс в голове. Мол, на, любуйся, Игорь! Нравится?

Волк опустил голову, выплёвывая кровь пополам со слюной, а в следующий момент вокруг шеи затянулось нечто горячее и липкое, стянув глотку самой настоящей удавкой. Игорь с опозданием различил в ней кнут. Глотнул воздуха, а потом ещё и ещё — с нулевым результатом. Рванул кнут на себя, от себя, чтобы следом развернуться и столкнуться затуманенным взглядом, полным волчьего янтаря, с глазами Доминика. Теперь Игорь не называл его отцом мысленно, и казалось, совсем перестал воспринимать себя с ним как единое целое. Незримая связь, нарушенная странным течением событий, прервалась.

Патриарх оттолкнул его. Что ж, Волк и сам не жаждал такого соседства. Игорь скорее умер бы, чем по собственной воле разрешил этому новому Доминику себя трогать. Волк его не узнавал!

— Оставь... меня в покое, — зло огрызнулся Игорь, чудом удержавшись на ногах.

Вампир опять сплюнул на землю, неловко утёрся ладонью. Трясло Игоря так, что эта самая земля качалась и небо подпрыгивало. Боль выла, пела, бесновалась в венах, струилась по телу вместо крови, а кровь... постепенно, но быстро покидала Волка, и вместе с ней уходила жизнь. Впервые за много-много лет Наследник по-настоящему захотел с ней расстаться.

— Знаешь, что? Пошёл ты... Куда подальше. Я-то тебя прощу, мне не впервой, а вот вы себя простите, господин Патриарх? Катись к Дьяволу, в Аду котлы перегрелись, и сера выгорает, — Игорь тихо страшно рассмеялся, задыхаясь, скалясь по-звериному от боли.

В одночасье всё стало несерьёзным, таким забавным, весёлым... На кой ляд рихтовать морду Лабиену, если с катушек съехал Цепеш? Ошибочка вышла, и сам Наследник — одна сплошная ошибка.

Так, если он сейчас его не пристрелит, то свалит нахуй, после чего Игорь перекинется, и регенерация закроет часть ран, а дальше... Что будет дальше, Волк не придумал, потому что сердце колотило в грудной клетке так, словно решило её проломать к чёртовой матери и куда-нибудь упрыгать. Сознание плавилось, но так медленно и величаво, с бесконечным презрением ко всему происходящему, будто не хотело делить мир с болью пополам.

— Ну что, наигрался, вольно? С меня хватит, убей и проваливай, — севшим голосом выдал Игорь. — Всему кому-нибудь приходит конец, господин Патриарх. Нахуй. На-а-ахуй!

Волк смеялся. Волк смеётся.

Отредактировано Игорь Цепеш (29.02.2016 15:31:19)

- Я! Служить! Тебе?! – Хагард буквально пролаял эти слова, оказываясь рядом с кровососом. Паскудная уверенность пиявки, чей срок жизни был отмерян и близился к завершению, ярила. Даже на смертном одре эти жадные твари пытались повелевать и требовали служения от всех, кто оказывался рядом.
- Я буду смотреть, как ты умираешь. После я примусь за других. А может, сделаю это до того, как черви начнут жрать твою плоть. Думаешь, сможешь защитить свой род? Своего наследника? Хоть кого-то?!.  – друид яростно шипел все это в ухо Цепешу, как змея, выталкивая-выплевывая из себя каждое слово, как ругательство.
Они видели и слышали друг друга. Странный разговор живого и мертвого продолжался.
- На нем знак Крови и Первенца.
«…как мой Хаген. Мой. Хаген.»
- Его предназначение – быть после тебя. Иных, по праву рождения, нет и не будет. Как не даст плода пустоцвет, так и другие не смогут встать за тобой. О какой же тысяче ты говоришь, Доминик Цепеш?! Неужели ты, древний, не видишь всего этого?!!

Хагард оскалился, чувствуя, что его дар снов жжет его изнутри – он требовал выхода, как и злость, клокотавшая в груди. «Не сейчас, не время!» - Знающий с силой сжал руки в кулаки. От этой сдерживаемой силы голова шла кругом, а мир мутнел, покрываясь сеткой трещин, как разбитое стекло. И он сам, друид, скоро станет как это стекло – хрустнет, рассыпаясь на тысячу осколков, которые уже не собрать никому, переставая существовать и в мире живых, и в мире мертвых.
- Нет.
От холода, прозвучавшего в голосе, дохнуло морозным ветром.
Он слышал стоны земли и плач ветра. Он слышал скулеж черных тварей-теней, что призвал к себе, но которым еще не дал свободы. Он кожей ощущал упрямую волю и горячее дыхание молодого волка.

- Нет.
Это мир расколется на части, а Хагард будет смотреть, как рушится и сгорает все, что было дорого кровососу. Дар полыхал в ладонях жгучим пламенем. И друид обрушил его неизведанную и страшную мощь на то, что первым попалось на глаза.
Дерево. Достаточно сухое, чтобы сломаться под натиском силы, которую вложил в незримый удар Хагард. Ствол падал медленно, словно перерубленный пополам, цепляясь ветками за нижние. Друид недовольно рыкнул, и сломанный ствол швырнуло на землю, поволокло, по ней, оставляя глубокие борозды. Ни молодого волка, ни двух других вампиров, не задело проявленным Хагардом даром.
Силы уходили стремительно, с каждой секундой, с каждым мгновением, и ярость утихала, переставая рвать самого Хагарда на части. Друид чувствовал себя опустошенным. В мыслях и чувствах.
И это было хорошо.
На несколько секунд он перестал существовать.
Мир исчез, оставляя древнего эльфа в темноте, наедине с самим собой.
«Это конец?..» - успел подумать Хагард, закрывая глаза.

А когда открыл, он снова был там же, рядом с пиявками. Черноглазый был здесь же, вернулся, и они продолжали громко говорить и спорить о своем, а Хагарда давило к земле незримой силой, не давая возможности двинуться с места. Только наблюдать. Друид болезненно оскалился, медленно разжимая кулаки. К его дрожащим пальцам от земли потянулись, словно бы за лаской, призванные им незримые для живых черные тени, оформляясь в четырехногих то ли волков, то ли собак.
- Думаешь, сможешь удержать меня… так?! – рвано проскрежетал Хагард. Его все еще держали незримые оковы долга перед кровососом, но тот сам сделал все, чтобы ослабить своего Наследника, а значит черные твари с изнанки мира живых будут глодать его истерзанную душу, пока не прикончат. Хагард отпустил их, легко, как спускают с поводка бешенных псов – зашелестела жухлая сухая трава под незримыми лапами.

«Черноглазый,» - тот говорил много, и друид щурился, часто смаргивая. Ему хотелось сделать вдох полной грудью, хотя ему и не требовался воздух. Ему хотелось уничтожить вернувшегося кровососа - зачем, для чего он вернулся?! - и Хагард чувствовал, что не может сделать ничего, ничего он не может противопоставить этой сокрушающей силе.
Неуверенность и ползущий с самого дна души страх - вот что чувствовал друид, и давил, давил, давил это в себе, но никак не мог избавиться, вырвать этот страх из себя. И злился все сильнее, пока его выворачивало наизнанку от этой невысказанной ненависти.
Но тепло дара пока не возвращалось к нему.
Скинуть наваждение. Получить несколько секунд свободы. И уничтожить того, кто держал его сейчас крепче, чем неотданный Доминику долг.
Черный тени развернулись стремительно, меняя одну жертву на другую – друид рассудил, что успеет натравить их на Наследника позже. Пиявки слишком верили в свои силы и не могли и помыслить,  что может существовать в этом мире что-то, что может быть сильнее них.

Самоуверенность, неуемная жадность, подлость.
Он словно смотрел на кровососов с новой, невидимой ему ранее, стороны, удивляясь тому, насколько они похожи и, одновременно, не похожи на эльфов, тех, что жили давно и ушли из мира живых раньше Хагарда.
Черноглазый был слишком силен, и черные тени-призраки не смогли сделать ничего против него. Отвлекли внимание, закрутили вокруг порыв ледяного ветра, швыряя в лицо мусор, и закрывая самого друида от страшной чужеродной силы, а  после без единого звука легли в землю, успокаиваясь повторно и навечно.
- Союзник?.. – лицо друида исказило звериным оскалом. Наконец-то, свобода! Он оказался рядом с черноглазым так же быстро, как до этого оказывался рядом с Домиником и Наследником, и тщательно, по слогам, выговорил что говорил вампир совсем недавно, - Познакомишь?
В груди теплился, разгораясь, дар, и Хагард был уверен, что с его помощью сможет измять чужое тело, кроша кости и размазывая внутренности по земле, так же легко, как до этого смял тяжелую машину пиявки. Теперь может. Когда чужая сила больше не давила.
- Познакомишь. А после я вырву ему хребет и намотаю кишки на шею. Посмотрим, выживаете ли вы после такого. И сможешь ли ты заставить меня служить тебе до того, как я прикончу твоего союзника.

Отредактировано Хагард (14.03.2016 20:31:47)

Пой, ветер, пой эльфийскую песнь!.. Как стелилась по земле тень от крыльев черных, как бежал дикий зверь по полю вызревшему…

Или нет, другой была эта песнь, уже не эльфийской? Тогда чьей же? Восхваляющей кровососа, что смог повести за собой древнего друида – переплелись нити, что уже и не ясно, где и чья судьба будет дальше.
Пой, ветер, пой…
Хагард в последний раз оглянулся на оставшихся стоять неподвижно кровососов, и ударился о землю, принимая облик той самой черной птицы с теми самыми черными крыльями, тень от которых будет стелиться по земле.

Он знал, что будет дальше. Видящий. Знающий.
Впереди будет дорога, по которой никто не ходил. И Старый Волк, бегущий по ней так, словно за ним гнались все призраки убитых его рукой. Так ли уж страшно не попасть в Сады Дану в посмертии? Или страшнее вот так – убегать от себя самого, все дальше и дальше уходя вглубь лесов, уводя за собой саму смерть. Что бы принять её в одиночестве, как делают все звери.
Хагард хрипло крикнул в свинцовые осенние небеса.

Он больше не видел будущего, не помнил прошлого и видел только бегущего внизу волка – нырнул за ним в лесную чащу, стряхивая крыльями последние желтые листья с ветвей.

Отредактировано Хагард (24.04.2016 21:11:27)