Весь прошлый вечер, да и утро нового дня Доминик помнил лишь частями, так, если бы начал просматривать старые фотокарточки в затёртом альбоме. Эпизоды, отпечатавшиеся в памяти как значимые, смешивались в одну кучу с какими-то неприятными моментами, и тут же – приплеталось сюда что-то грустное, неуловимо унылое, давая прямое понятие того, что невозможно теперь изменить прошедшее. Цепеш хорошо помнил свой гнев на сына. Его, пожалуй, он помнил более отчётливо ярко, чем всё остальное. Игорь нарушил приказ отца. Да, тот приказ был глуп и, казалось, что не имел никакого весомого значения в жизни Наследника. И всё-таки он его не выполнил. Пренебрёг словами отца и распоряжением патриарха, ставя свои интересы и мелочные желания на первое место. Игорь не должен был так поступать. Он мог обсудить приказ отца, или даже осудить его, но любой из Цепешей, это, в первую очередь, воин. Вся жизнь рода Волков – это битва. И если кого-то главнокомандующий посылал на смерть, то препятствовать приказу никто не имел права. Ведь погибая, солдат не знает, что он делает. Он просто погибает. И жалеет себя, что ему выпало подобное. Но он не может знать, что чуть дальше, буквально рядом, полки смогут встать в полный рост, чтобы смести врага как можно дальше. В этом случае выходит, что если бы воин стал препятствовать приказу, то манёвр командующего не имел никакого смысла. Так войну не выиграть. А Цепеши воевали всю свою жизнь. Даже когда не видать военных действий, Волки сражались за право быть лучшими, за право обладать превосходящей остальных властью. В общем, Доминик не считал себя виноватым, а свои действия – неверными.
К порогу фазенды Лабиенов Цепеш направлялся сразу по нескольким причинам. Во-первых, настояла Шайна. Вообще, Доминик не сильно понял, каким образом вчера оказался у неё, почему ноги принесли именно к ней, не в родовое гнездо, или куда-то на свою территорию, а к этой женщине, о которой Волк старался забыть слишком уж часто. Пожалуй, можно было бы всё свалить на новый «сувенир» из Канады. Но Доминик-то знал, что бежал к Шайне совершенно по доброй воле и даже в здравом рассудке, если таковым можно назвать текущее состояние здоровья патриарха рода Цепеш. Шенон сказала, что очень следует поговорить бы с сыном после случившегося, что Игорь ещё ребёнком привязался к отцу так сильно, всегда переживал, когда Доминик был недоволен им. И всё также осталось теперь. Цепеш ничего не ответил на это супруге, особенно после того, как она опять стала говорить о старом, о том, как было хорошо, когда семья едина. Она сама предала Доминика. Сама! И Цепеш не хотел признавать ничего иного, окромя своего мнения, верным. Теперь у Доминика была и другая семья. Тоже – жена и дети. Он уверял себя в том, что сможет забыть о Шайне, но это всё даже ему казалось глупым. Невозможно убежать от прошлого. К нему постоянно тянешься, вспоминаешь. Когда же становится невыносимо трудно – именно прошлое оказывается рядом, и не важно – хочешь ты вообще того или нет. Во-вторых, конечно же, Лабиен. Он тоже твердил Доминику, что следует тому явиться и поговорить с сыном. Вот уж сюрприз, так сюрприз. После случившегося, Цепеш думал, что его союзу с Пауком конец, что не простит подобного обращения патриарх Лабиенов. Но тот сам, первый, связался опять с Домиником, и говорил даже удивительно хорошо, будто вся прошлая ночь просто привиделась старому Волку из-за Хагарда и его силы. Древний знал, что это не так. Всё было абсолютно реальным. И нападение Игоря на Максимилиана, и дальнейшая порка сына, и страшные слова Доминика в адрес Наследника, и старый эльф, которому пришлось уйти с Цепешем. Всё это было реальностью. Теперь с ней придётся что-то делать и жить дальше.
Третьей причиной являлось нечто, ставшее теперь очень личным. Волк хотел вновь проверить свои силы, свою возможность полностью контролировать Знающего. И где, как не в доме сильнейшего вампира, подобное проверять?
Так вот, подходя ко входу в дом, Цепеш размышлял о том, как же говорить с Игорем, и с чего бы начать. С одной стороны – сын являлся пострадавшим, с другой – злостным нарушителем. Неоднозначная ситуация, и в другое бы время Доминик тяготился бы ею, но теперь он чувствовал себя, как нельзя лучше. После разговора с Хагардом и, после – с Шайной, что-то переменилось в организме старого вампира. Так хорошо и трезво он не ощущал себя очень давно, если не сказать – никогда ранее. Новая сила давала несомненное преимущество, и Волку это нравилось. Тёплый приём Шайны оставил в душе Доминика нечто невесомо приятное и радостное. А тот момент, что Паук был не прочь забыть о прошлой ночи, вселял уверенность в светлое будущее. Уверено входя в дом, Цепеш чувствовал в себе силы для того, чтобы изменить своё будущее и будущее всего рода. Пока он сомневался только в Игоре, так и не решив для себя, как воспринимать собственного сына – как предателя, либо как пострадавшего по вине патриарха. Не придумав ничего нового, Доминик решил действовать по обстоятельствам: прошёл в гостиную большого, светлого дома, удостоверившись в том, что хозяина фазенды, как и обещал Лабиен, на данный момент нет на месте. Значит, можно говорить с Наследником прямо.
- Доброго дня тебе, сын.
Поздоровался Цепеш, и даже удивился тому, что Игорь вышел к нему сам.
- Лабиен сказал искать тебя в постели, а ты уже, я смотрю, на ногах.
По велению Шайны, Доминик попытался похвалить сына. Вышло, наверно, сухо и бесчувственно, но Цепеш вообще хвалить не умел.

- Я, по-твоему, слепой, Игорь?
Патриарх не любил, когда ему лгали, тем более, его отпрыски. Сейчас сын натурально говорил неправду, и ему, видимо, казалось, что отец обязан ему верить. Нет, не верил. Совсем. Ни единому ложному слову Наследника.
- Я здесь по приглашению Максимилиана. Он настоял.
Соврал Цепеш, тоже решивши не говорить с сыном правдиво, как и он сам.
- Спасибо, что выполнил приказ.
Хвалить Доминик не умел, а благодарить – и подавно. Получилось сухо.
- Если бы ты последовал за мной – я не уверен, что смог бы сдержать свою силу, не уничтожив тебя. В тот момент я был слишком силён даже для себя.
Бездушно, безжизненно отрапортовал Доминик. Он тут жизнь сыну спасал, и, опять же, никакой благодарности от глупого отпрыска не получил. Весь в отца! Волк невольно ухмыльнулся и открыто глянул на Игоря.
- Я уверен в своём союзнике, и здесь я не для того, чтобы проверять его.
Волк на полном серьёзе больше доверял своему старому союзнику, а не собственным детям и женам. Наверное, он даже считал это правильным. По какой-то неизвестной Цепешу случайности, Максимилиан из раза в раз представал перед ним благодетелем и верным сторонником общих идей. Но что такое на самом деле эта случайность? Слово не обозначает ничего действительно существующего, и потому не может быть наделено каким-то смыслом. Оно просто обозначает известную степень понимания конкретного явления. Доминик не знал, почему так происходит, но чувствовал, что происходит именно так, и никак иначе. И его те слова о боге сейчас не казались ему такими уж неверными. Волею случая, Цепеш считал Лабиена больше, чем своим союзником. И, волею же того самого случая, не собирался менять своего мнения, либо позволять кому-то усомниться в этом.
- Нет, сын. Останься. Присядь. Нам следует серьёзно поговорить с тобой.
Доминик устроился на диване. Вообще, такие разговоры следовало бы говорить за закрытыми дверями в собственной резиденции, а не на даче Лабиена, но теперь выбирать не приходилось. Всё произошло именно так.
- Идём сюда, садись.
Настоял Цепеш. Он не собирался откладывать Разговор на абстрактный «потом», решив прояснить всё разом. Волк всё обдумал прежде, менять же свою позицию он не будет. От старого остроухого друида можно вполне избавиться. Но тогда Цепеш лишится новой силы, а это невыгодно.
- Хагард. Это зовут Хагард. У него есть имя. Дух эльфа, он однажды ранил меня, в Канаде. Помнишь? А я забрал его жизнь чуть позже.
Замолчав, Доминик внимательно вгляделся в лицо сына. Он не искал у него поддержки, но и не хотел встретить нежелание понимать Патриарха. Отпрыск обязан подчиняться, обязан слушать отца и выполнять его приказы. Обсуждение их, так же, как и отказ рассматривались Цепешем только как предательство. И Волк не хотел, чтобы его предал собственный сын, Наследник рода. Пусть уж лучше Максимилиан предаст, чем Игорь.
- Так получилось, что мы оказались связаны с ним. Не знаю, судьба ли это, либо случайность. Может быть, это и вправду чьи-то боги, но так вышло. Из-за меня он не может уйти в иной мир, а я, благодаря ему, получил новую силу, которой не имелось у меня и которая редко встречается в роду Цепеш.
Можно было бы вообще ничего не объяснять Игорю. Он и так виноват во многом, но после разговора с Хагардом Доминик многое понял и на многое начал смотреть совсем иначе. Ещё и Шайна просила не наказывать сына.
- Нам придётся существовать вместе. Конечно, может быть, есть способ избавиться от духа, навряд ли без последствий… Но я не буду этого делать. У него есть сила, и она нужна мне. Не переживай, я справлюсь, сын. Дважды Волки не оступаются. Ты это знаешь. Не оступлюсь и я.
Почему-то Цепеш ожидал от Игоря лишь упрёков и несогласия, но всё же был готов выслушать его.

По какой-то странной случайности, Доминик не пытался прочесть мысли сына. Не потому, что теперь не мог, а потому, что в кои-то веки оставлял ему право думать так, как тот считал нужным. Порой, нужно давать куда больше свободы тем, с которыми ты собираешься сотрудничать дальше. Хагард, тот старый эльф-фанатик, отпустил однажды своего сына, позволил быть ему самостоятельным и выбирать свою дорогу самому. Доминик этого так и не сделал, уверенный, что сам Игорь наломает куда больше дров, чем сидя рядом с отцом. Сейчас Цепешу казалось, что он в чём-то может быть не прав.
- Прекрати истерику, Игорь. Тебе шестьсот с лишним лет, а всё туда же – сопли на кулак стоит, наматывает. Не противно? Самому-то не противно.
Старому вампиру невозможно понять своего сына, ведь он-то был другим. У него не было конфликтов с отцом, у него получалось всё и в лучшем виде. Всегда, пока был жив предыдущий патриарх рода. Доминик был другим, и теперь остро чувствовал, что всю жизнь сравнивал своего сына с собой и не видел сходства ни в чём. Игорь стремился быть похожим на отца, но как же ему было далеко до легендарного Доминика Цепеша. Старый Волк грустно ухмыльнулся. Жена была права. Каждый раз права. Он не воспитывал своего сына, он лишь издевался над ним, всеми силами пытаясь вырастить из него второго Доминика Цепеша. Да так старался, что в итоге вырастил ещё одного солдата, способного лишь выполнить приказ и не более того. В этот самый момент стало страшно. За будущее рода и за сына, из которого Цепеш растил не новую, способную мыслить личность, а просто солдата. Рядового, исполнительного, очень хорошего, но просто воина. Одного из тысяч других. Сейчас перед ним стоял не Наследник рода Цепеш, его будущее, а то, что Доминик усиленно хотел получить, но так и не добился своего вовсе.
- Мне много чего не хватало, как видишь.
Спокойно ответил Волк, глядя на сына открыто, без агрессии.
- И сила здесь не главное. Есть вещи важнее обычной силы.
Теперь Цепеш не мог выяснить даже для себя, что же на самом деле заставило его прекратить борьбу с Хагардом. Всяких шаманов, способных изгнать духа навсегда, было довольно много, достаточно, чтобы справиться с одним единственным Хагардом, каким бы сильным он не был. Впервые за всю свою жизнь, Цепеш сделал ставку не на силу, а на понимание того, что с ним рядом будет постоянно находиться кто-то ещё, такой же сильный и властный, как он сам. Он никогда не терпел конкурентов, всегда избавлялся от тех, кто был сильнее его, кто имел больше власти. Первым исключением стал Лабиен. Да, именно Максимилиан, а не отец Доминика. Юргис ещё при жизни признавал силу своего сына и не препятствовал его развитию в дальнейшем. Цепеш перерос своего отца слишком рано, но полностью осознал, что такое власть, лишь получив её в полное своё распоряжение. Осознал и разочаровался в ней навечно. И только в Лабиене он признавал силу, но позволял идти рядом с собой, не стремился убрать его, уничтожить, чтобы вновь быть единственным сильнейшим на этом свете. Хагард стал вторым после Лабиена. Цепеш принимал не только силу, но и самого эльфа. Признавал равным, в чём-то сопереживал ему и готов был помочь. У Хагарда многое не было решено в утраченной им жизни, и навряд ли именно Доминик стал причиной для не упокоения души умершего эльфа. Но он считал себя тем, кто может помочь ему, а не просто использовать силу.
- Я много кому не доверял. И тебе. И Шайне. И Лабиену. Сейчас я доверяю всем перечисленным. Это странно. Но вы трое не отвернулись от меня, даже когда я мог потерять всё: свою жизнь, свой род. Я мог не справиться с Хагардом, но ни ты, ни Шайна, ни Лабиен не отвергли от меня. Спасибо.
Этот разговор и не должен был оказаться простым хоть для кого-то из говоривших. Цепеш замолчал на некоторое время. Подбирать слова было для Доминика странным и неинтересным занятием. Всегда он говорил в лоб, не считаясь с чувствами окружающих. Он никогда не задумывался о подобном.
- Ты слишком много и часто платил вместо меня, Игорь. Этот раз не стал исключением. Хагард пытался уничтожить меня. Тебя. Но у него не вышло.
Сам Доминик считал это вполне хорошим основанием, чтобы оставить эльфа себе, не избавляться от него. Игорь не знал, но знал его отец, что некогда Паук тоже хотел избавиться от Цепешей, уничтожить, но до сих пор не сделал этого. Он сотрудничает с Волками, признаёт их своими союзниками.
- Ты виноват лишь в том, что умудрился спровоцировать меня на агрессию к тебе. Хагард добивался именно этого, и до того момента у него ничего не получалось. Но невыполненный приказ сделал своё дело: я разозлился на тебя, и эльф стал способен управлять моими действиями и желаниями.
Вампир поднялся с места, подошёл к сыну, останавливаясь рядом с тем.
- Да. Это был дурацкий приказ. Но…
Признался Цепеш. Он никогда не обсуждал собственные приказы, да и не надо ему таким было заниматься: распоряжения Патриарха исполнялись беспрекословно всегда и всеми. И, порой, Волк просто не задумывался над тем, как сложно их было иногда выполнить, как дорого они стоили. Он даже потери считать не умел. Никогда погибших не называл поимённо, или хотя бы как-то различительно, обозначая короткой фразой: «общие потери».
- Но иначе я бы просто убил тебя. Я знаю, ты считаешь, что это не так уж и плохо в сложившейся ситуации. Как всегда, станешь думать и жалеть лишь себя. Подумай о матери. Обо мне. О роде, в конце-концов. Ты Наследник. Так ли нужна твоя смерть, когда ты нужен живым и здоровым. Мне. Шайне.
И всё равно Доминик не считал себя виноватым в полной мере. Сын не выполнил приказ. Тот первый приказ про сигареты. И, может быть, Волк неправ, продолжая говорить с Игорем, продолжая верить в него.
- Я хочу, чтобы ты выбрал сам. Кто ты. И кем будешь ты. Я могу отменить приказ. Но это будет неверно. Тебе шестьсот с лишним лет. Теперь тебе решать – что для тебя важнее, что тебе нужно. Я столько столетий всё решал за тебя. Не потому что не доверял, а потому что считал это правильным. Но я не Лабиен. Я, увы, умею ошибаться. Выбирай, сын. И делай то, что должен.
Цепеш спокойно вернулся на своё место, позволяя сыну сделать свой выбор.

Отредактировано Доминик Цепеш (12.05.2016 22:42:39)

- Я тоже хотел убить себя. И непременно бы это сделал, если бы не понял, что могу владеть этой силой, управлять ею целиком и полностью, подчинить.
Доминика совсем не тронули слова сына, он посчитал его решение верным ещё тогда, прошлым днём, в Мигнотте. Как бы ни старался тот закрыть свой рассудок, Волк был слишком силён, чтобы не трогать мыслей сына совсем.
- Я знал это, Игорь. Поэтому ушёл тогда, поэтому оставил тебя Лабиену, отдав недостойный тебя приказ. Тогда Хагард был слишком силён, а я ещё не знал, как управлять этой силой, взявшейся из ниоткуда. Ты бы не смог убить меня тогда. И это я знал. Тебе бы не хватило сил и выдержки. Твоё решение было необдуманным, спонтанным. Ты бы не убил. Я бы убил, Игорь. А этого я не хотел. Я слишком многих потерял в этой жизни, и не хотел терять тебя.
Теперь было проще говорить. Доминик забыл уже, когда вот так вот разговаривал с собственным сыном. Да хоть с кем-нибудь! С Лабиеном – всегда о делах, с Игорем – так же. С Шайной он давно не говорил, считая это лишним, всё продолжая безуспешно убеждать себя в её предательстве.
- Я рассчитывал на Максимилиана целиком и полностью. На его здравомыслие, на его преданность и на его возможность принимать верные решения в любой ситуации. Тебе нечего стыдиться, сын, Лабиен знает многое, но ещё ни разу он не дал повода усомниться в нём, в его действиях.
Да, Цепеш именно так и думал. Назвав сгоряча Паука своим богом, теперь он даже это считал верным. Нет, Макс не бог, он больше, чем просто бог для Волка. Пожалуй, это именно то, что каждый из них искал для себя.
«Не говорить ему о матери».
Фыркнув, Доминик злобно глянул на сына. Вопрос Шайны был больным не только для Игоря, но и для самого патриарха. Как долго он пытался убедить себя в том, что ему не нужна эта женщина. Сколько лет… Не вышло.
- Выбор, именно. Ты сомневаешься в моём контроле? Тогда я ещё раз напомню тебе, что у тебя есть выбор. Не доверяешь – уйди и найди того, кому ты способен доверять. Ни я, и никто другой не осудят тебя за это.
Это тоже Доминик решил ещё тогда, при разговоре с Хагардом. Решил сам для себя, предпочтя хотя бы попробовать начать доверять сыну, позволять ему решать многие вопросы самостоятельно, не контролировать, не упрекать за выбор. Это довольно сложно, если не сказать – невыполнимо для Цепеша.
- Нет, сын. Ты опоздал лет на шестьсот с подобными просьбами. Шайна попросила об этом первой. Она отвечает за тебя, и она готова к этому. Так было всегда. Так будет теперь. И в этот раз так же. Уважай её решение.
Было в этой женщине что-то ужасно пугающее. Не сила это. Не какие-то тайные умения. Но любовь: всеобъемлющая, бесконечная и настоящая.
- Я предложил ей переехать на Алмазный Берег, она обещалась подумать. Согласилась тебя навестить, говорила, что не задержится с визитом.
Объяснил Цепеш сыну. Он знал о его желании приблизить мать к себе. Пожалуй, об этом не знал, разве что, слепой и глухой. Привязанность Игоря к Шайне раздражала Доминика, но теперь он совсем не был против её приезда. Он даже стал согласен, и, отчасти, в глубине души, даже хотел этого, позволить ей проживать рядом с мужем, в резиденции Волков здесь, на АБ.
- Приказ отменён. Он не был справедливым. Так что – всё логично.
Цепеш пожал плечами, внимательно глянул на сына, поднимаясь с места.
- Можешь подумать с решением, если тебе… сложно принять его так сразу.
Патриарх никогда и никому не давал время на такие глупости. Но если уж Волк решил измениться, то от задуманного он теперь не отступит.

Сын говорил странные вещи, вовсе непонятные Доминику.
- Нет, поздно – совсем не лучше.
Бог милостивый, Шайна, эта обыкновенная женщина, умнее Наследника рода Цепеш! Тут уж самому Патриарху со стыда сгорать можно. Игорь говорил глупости. Но это пол беды. Он ещё и настаивал на своих же глупостях! Стыд-то какой. Доминик уповал лишь на одно – что у союзника на даче не понатыкано кучи камер со звуком и прямой трансляцией в офис Корпорации.
- Ты опасен не более чем я сам, сын. Да и выбор есть у тебя. И у меня он есть. Я свой сделал. Выбор за тобой. Кем ты хочешь быть, и что желаешь делать.
Доминик в этот момент был готов ко многому. К чему угодно. Столкнувшись с Хагардом, он не думал, что всё обернётся именно так, как это обернулось теперь. После таких неожиданностей сложно чему-то удивляться вновь.
- Я объяснил тебе, почему я отдал подобный приказ. Если ты этого не понимаешь, то занимаемое тобой раньше место не такое уж и верное, Игорь.
Разве Цепеш сомневался в том, что его сын скажет что-то иное, примет другое решение, вознамериться уйти неизвестно куда от своего отца и рода? Нет, не сомневался. Игорь говорил про иные роли, и Доминик понимал, как он ошибался раньше. Его сын – вечный наследник, которому не суждено прийти к власти. Да и придя к ней, что он сможет сделать, привыкший следовать всюду за отцом? Впервые за столько лет, Цепеш не видел будущего своего рода. Надеяться только на Лабиена – бессмысленно. Паук никогда не скрывал своего намерения сотрудничать лишь с сильными союзниками, от остальных он привык избавляться. Ослабление Волков приведёт к неминуемой травле со стороны Лабиенов. И виноват в этом будет не Максимилиан, а новый Патриарх рода Цепеш, что не справится с возложенными на него обязанностями, не сможет удержать былое положение, величие своего рода. Доминик думал о давно прошедшем. Он, увлекаемый собственными амбициями и страстями, мало размышлял о сыне, предпочитая самостоятельно сделать все важные дела, хоть как-то касающиеся Цепешей. Игорю оставалась исполнительная работа, с которой он хорошо справлялся, и его отцу того было совершенно достаточно. Волк не обращал никакого внимания, а, порой, и осуждал Лабиена, когда тот поручал, перепоручал и переадресовывал собственные дела кому-то более молодому, даже своему малолетнему сыну. Доминик не способен, не готов был осознать, что Макс делает всё верно. Он-то считал Паука ужасным лентяем, не способным организовать свой день, и сам брался за дела рода, Комитета и Корпорации. Если бы он хоть немного прислушивался к тому, что и как говорит Лабиен, то Волк бы давно сообразил, что поступает неверно. Но Цепеш считал себя правым всегда и во всём, поэтому он просто не ставил под сомнения свои решения, считая их верными, своевременными и правильными. Надо было растить из Наследника не исполнительного солдата, а перспективного политика, как то делал Лабиен. Или хотя бы – сильного военачальника. В итоге же получился Игорь, который считает вполне правильным решение своего отца выпороть сына кнутом, и думает ведь только о том, что перед союзником, де, стыдно было, а не о том, что вообще получить кнутом в шестьсот лет как-то неправильно вовсе.
- Не повезло тебе с отцом, Игорь. Надо было мне подохнуть лет триста назад – ты бы уже давно приноровился бы и править родом, и дела вести верно.
Ухмыльнулся Доминик. Иногда стоит вовремя уходить с политической сцены, потому что позже может и не получиться такой удачной возможности.

Цепеш едва сдержал улыбку после очередных слов своего сына. Он думал. Нет. Он мнил себя тем, кто, единственный, оберегал Патриарха от всех бед в округе. Игорь действительно считал, что он, глупец, смог бы сделать хоть что-то, если бы жизнь Доминика оказалась в реальной опасности? Ну, и чего он смог в этот раз? А там, в Канаде? Ничего. Во все эти два раза по счастливой случайности присутствовал Лабиен, который и брал всё под свой контроль, делал верные выводы и правильно решал свои и чужие действия. В заслугу же Игорю Волк приписывал только безукоризненное подчинение того. Нет, Доминик смотрел на сына и всё никак не видел Наследника рода.
- Если бы я решил убить тебя – ты бы не разговаривал сейчас, тут.
В голосе нескрываемо проступила злость. Цепеш смотрел на сына прямо, без вызова, либо упрёка, но и без уверенности в том, что у Игоря есть будущее.
- Безропотно, говоришь?
Доминик разозлился уже куда раньше, но сын этого не заметил, либо не хотел замечать. Он не имел право говорить с отцом так. Только на этот раз Цепеш сам позволил ему это, разрешил и даже подтолкнул к началу.
- От безропотности мало толку, ты это знаешь, ведь историю писали вместе.
Ему было сложно разговаривать с сыном. Как и всегда, впрочем. Ничего не изменилось. Когда-то, в возрасте даже более раннем чем теперь, Доминик был уверен, что увидит Наследника своего рода, увидит и будет гордиться им. Это должен быть Игорь. Даже Лабиен видел в нём сильного политика. Лабиен, но не его родной отец. Цепеш сомневался. И чем дольше он жил, чем чаще видел Игоря, тем больше и больше сомневался в своём отпрыске. Не только сомневался, но и злился на того, ведь он не оправдал надежд отца. Или же… Доминик непонимающе глянул на сына, который отошёл прочь. Надежд отца. А на что надеялся Цепеш? На то, что сын, воспитываемый бравым воином при жёсткой дисциплине, вдруг в один прекрасный день возьмёт и станет думать, как политик? На то, что привыкший подчиняться приказам отца Игорь, вдруг начнёт решать всё самостоятельно? Бред ведь. Выходит, что верил Доминик в светлое будущее, которое и не пытался даже построить, не прилагал никаких усилий к этому, но даже наоборот – отваживал своего сына от принятия серьёзных решений, ответственности не за личные свои поступки, а за дела мирового, глобального масштаба? Всё требовал, всё ждал чего-то, в итоге не пытаясь сделать хоть шаг на встречу к этому своему светлому будущему. Ни о какой возможности управлять не идёт речи, если Игорь не способен управлять собой, своими чувствами, даже теперь продолжая от них просто избавляться, не пытаясь решить проблему. Ему проще закрыться, уйти, переждать, но никак не предпринять хоть что-то для решения вопроса. Он, как и в далёком детстве, уйдёт с глаз долой, отсидится где-нибудь тихо, а потом, прощупав почву и настроение своего отца, незаметно вернётся, чтобы никому не доставлять неудобства. Как глупо. Но иначе-то его никто не учил. Игорь научился всему сам, правильно или нет – вопрос второстепенный. Теперь уже важнее то, что сын это сделал сам, а не потому, что это в очередной раз сказал сделать Доминик Цепеш.
- Трудно тебе пришлось, Игорь. Раньше. И теперь вот.
Доминик натянуто улыбнулся, глянув на сына. Поднялся с дивана, где сидел до этого, и прошёлся по комнате, останавливаясь в паре шагов от сына. Цепеш осуждал гнев Хагарда, не понимал его агрессии, но чем сам вампир отличался от эльфа? Окажись он в такой ситуации, как друид, разве не стал он из последних сил бросаться в неравный бой со своими врагами? Разве не повёл воинов на верную погибель при ничтожной вере в успех и без всякого плана? Если бы на месте договорённостей с Лабиеном оказалась кровная вражда, победили ли Волки, которых никто не поддерживал, с кровавыми распрями внутри рода? Нет. И превратился бы Доминик Цепеш, легендарный воин, в жалкого фанатика-убийцу, и пошёл бы он в свой последний бой, ведя за собой горстку преданных солдат на верную погибель. Сложили бы о нём тогда легенды, о проигравшем тупице, который не смог спасти даже своих сторонников? Альтернативная история оказалась такой явственной и натуральной, что плачевная картина так и осталась перед глазами Доминика.
- Но ты справился, и это главное.
С чувством, тише, произнёс Волк, устало потрепав сына по плечу. Наверное, именно этим и стоит гордиться. Игорь вырос в то тяжелое время, когда молодые вампиры погибали слишком часто, когда война считалась почётным ремеслом, а смерть – чем-то правильным и вполне логичным действом.
- Прожил, пережил столько всего и не потерял веру в хорошее будущее. Это хорошо, что ты так похож на мать. Это правильно, поэтому ты сильный.
Сейчас Цепеш говорил искренне и именно то, как сам думал, как понимал. Пусть это будет неправильным. Впервые за столько лет Доминик не боялся ошибиться, не боялся показать свои настоящие чувства и эмоции.

Отредактировано Доминик Цепеш (25.05.2016 23:11:33)

Этот разговор затягивался, но проблема виделась Доминику даже не в этом. Данная беседа была неприятной для обоих говоривших. Но, по каким-то странным обстоятельствам, либо, может, даже со злым умыслом, никто из беседовавших разговора не оканчивал, приводя всё новые и новые доводы, задавая странные вопросы. Цепеш успел потерять нить разговора, ведь ранее он никогда не опускался до таких низких действий, как разъяснение, и, что более странно, доказательства своей позиции. Если ему что-то не нравилось – он просто выгонял, куда подальше, того, кто являлся раздражителем, поровшим несусветную чушь. Патриархом быть удобно. Патриарху положено не тратить своё драгоценное время на пустую болтовню. Теперь же Волк пытался быть отцом. Впервые в своей очень продолжительной жизни.
«Ты-то пожалеешь, кто бы сомневался. Это ты умеешь, хоть что-то умеешь».
Доминик разозлился в очередной раз, но после этого пришло простое понимание, что что-то исправлять в этом не менее древнем вампире, чем сам Волк, просто невозможно и абсолютно бесполезно. Хоть кол на голове теши – толку ноль. То, что Игорь не понял за шестьсот лет, он не поймёт за час.
«Он боялся меня и раньше. Все эти годы. Всю свою жизнь. А я не замечал».
Накатившая тоска по потерянному времени действовала на Цепеша иначе. Это не бесполезная обречённость, из-за которой опускаются руки, но какое-то иное понимание ситуации, всего происходящего. Другое. Правильное.
- Не хочешь говорить о матери? Тогда, возможно, я поторопился с её приглашением на Алмазный Берег. Перезвоню ей нынче, отменю встречу.
Так будет проще всем. Доминик пытался в один единственный раз помочь сыну, сделать так, как бы ему понравилось, и, получив пустой результат, решил всё так же, как и раньше – кардинально, не раздумывая, независимо. Не хочет видеть Шайну? Отлично. Убрать её подальше, чтоб глаза не мозолила. Не доверяет своему патриарху? Что же. И тут есть верный выход.
- Моё решение?
Если бы Волк умел удивляться, он бы удивился. О каком решении ведёт речь сын? Доминик всё решил уже очень давно, и навряд ли изменит свой выбор. Разве Игорь не знал об этом? Или из-за последних событий сын запутался в происходящем так сильно, что начал сомневаться даже в своём патриархе?
«Он просто растерялся, и он не видит будущего: ни моего, ни своего».
Пытался доказать самому себе Цепеш. Раньше бы, он просто отослал сына прочь, думать. Самостоятельно. Это было бы верным решением, потому что не положено главе целого рода нянчиться с одним единственным вампиром. Волк всегда отдавал предпочтение предоставлению права на размышление своим подчинённым. А вот если они неправильно станут думать, за это и жестко наказать можно. И за дело, и, будто, всё правильно. Очень удобно.
- Решение. Я останусь верным своему слову, данному мной отцу, продолжу занимать место Патриарха, как и полагается. С поста я не уходил. Конечно, если ты не растрезвонил всем о Хагарде и прочих обстоятельствах, связанных с ним. Я не понимаю, зачем ты спросил об этом. Приказ мой отменён, относительно твоей несвободы. Лабиен тебя вовсе удерживать не собирается. Тогда что не ясно тебе? Говори сейчас, позже будет поздно.
Как было ясно, ни Игорю, ни самому Доминику нереально изменить себя сразу же, словно по щелчку пальцев. Но у старшего Волка было одно значительное преимущество – пост патриарха. Или это существенный минус. Минус на минус, порой, даёт в результате плюс. Получится ли подобное с сыном? Цепеш внимательно глянул на Игоря, решительно шагнул к нему так близко, насколько то было возможно, и, как когда-то давно, в забытом со временем прошлом, обнял сына за плечи, заботливо прижимая того к себе.