Карающий Лициний – артефакт, который лечит любые недуги, бережет обладателя от проклятий и является надежной защитой.
После того объяснения заказчика, Максу оставалось только спросить «Гектор, ты в компьютерные игры, что ли, до сих пор не наигрался? Не пацанчик уже».  Но заказчику, дону мексиканской мафии – Гектору Густаво Мендесу было всё равно на скепсис своего друга. Нет, Брауну было абсолютно наплевать на суеверия казалось бы взрослого мужчины, работа есть работа. Ему платят – он ворует. Организовывает и утаскивает. Но никогда – сразу после выставки. Ведь такое поведение глупо, да и бывает подобное только в фильмах. А он не желторотый, каждое хищение ценности – есть следствие операции спланированной, выверенной не хуже часовых механизмов. Любая не вставшая в паз деталь может нанести серьезный урон часовщику. Поэтому этот месяц Браун просто рассказывал собравшимся вокруг людям о происхождении «цели», которую при свете дня называл «исторической ценностью».
- Это подарок Суллы  - римского полководца, к которому в свое время примкнул Лициний Красс, бок о бок сражаясь в событиях гражданской войны. Однажды Красс укрыл Суллу своим щитом, но сам был ранен косым ударом копья в руку. Своего обидчика, несомненно, Красс поверг, а благодарный Сулла из копья сделал Лицинию подарок. Острие он заменил на золото, велел мастерам украсить древко драгоценными камнями и золотыми узорами.  По словам самого Суллы, сие копье с того момента обязано было беречь Марка Лициния Красса от смерти и проклятий. 
- А почему его выставили в музее, если копье считается больше исторической ценностью, нежели предметом искусства? – Спросил один из экскурсантов.
Макс лишь вежливо улыбнулся ему и понятливо кивнул.
- Вопрос логичный. Однако администрация, получив копье, возжелала украсить им выставку для того, чтобы сегодня мы могли созерцать эволюцию мастерства человеческой руки со времен древних римлян вплоть до наших дней.
«Точнее, я навел их на эту потрясающую идею». – Подумалось вору, но эту мысль он не посчитал необходимым озвучивать. 
Ответив еще на несколько вопросов, художественный критик с легкой улыбкой просил у публики милости приступить к своим непосредственным обязанностям, хоть ему и чрезвычайно лестно, что для освещения выставки для членов совета по культуре и искусству, пригласили именно его.  Он уже и так потратил на этих идиотов два часа драгоценного времени, поэтому предложил идиотам угоститься вином, после чего отошел на шаг, два, три. С огромным облегчением Браун вернулся обратно к «Карающему Лицинию», жестом приняв предложенный официантом бокал белого вина, вор ещё раз осмотрел объект, а затем поднял взгляд выше защитного стекла – в сторону зоны, которой было отведено быть вместилищем искусства импрессионизма. Сделав глоток, Браун задержал вино во рту, не спеша смачивать горло. Цепкий взгляд зацепился за женскую фигуру на фоне «кувшинок».  Странно. Люди ходили мимо толпами, но никто не вставал с ней рядом, не смел тревожить покоя, предпочитая останавливаться поодаль. 
Улыбнувшись, вор шагнул вперед, неспешно пересекая зал и становясь неподалеку.  Он четко ощущал границы собственного «я» незнакомки. Тревожить её любование картиной казалось поступком кощунственным и бестактным.  Скользнув по кувшинкам спокойным взглядом, он лишь в секунду задержал его на лице рядом. Обернулся в сторону официанта и сделал страшные глаза, одним движением бровей указывая на фигуру рядом с собой.
- Мисс, я прошу прощения. Но бедный официант уже не знает с какой стороны подойти, чтобы предложить вам вина.
Шагнувший к ним официант действительно выглядел немного испуганным, не понимая зачем Браун позвал его. Вероятно рядом с ним какая-то важная птица из искусствоведческой лавки.  Неловко улыбнувшись, он  выставил вперед бокал вина на подносе.
- Импрессионизм хорош и без алкоголя. – Продолжал вор, вернув внимание к картине. – Иногда сложно поверить, что серия картин может повлиять на стольких художников в будущем. Но стоит лишь взглянуть, и все сомнения развеются  со скоростью света.

Она явно удивилась своему обществу. Странно, такая красивая женщина должна была привыкнуть, что нет-нет, а рядом оказывается мужчина. Или только он такой смелый? Но охраны рядом не видно, а руки еще не заломлены, значит охранников попросту нет.  Хотя бы по близости…  Тогда непонятно. Улыбнувшись красивой азиатке с очень светлой кожей, Макс про себя отметил, что та совсем не смотрит в глаза при разговоре. Это очень… очень по-японски, насколько он знал. Душой кривить не стоило, для европейцев азиаты были зачастую одинаковыми, и отличать их с каждым годом становилось все сложнее, учитывая как сильно последние стремились к европейскому стандарту красоты.  Оставалось только предполагать, используя за основу свои знания о быте и нравах жителей страны восходящего солнца. Эта ассоциация почему-то первой пришла на ум. Оставалось только убедиться в правильности своей теории.
Со слов незнакомки Браун вежливо рассмеялся, выдыхая через нос.
- Ван Гог был безусловно талантлив, но безумен, поэтому я не буду брать в расчет его мнение. А вот с остальными не поспоришь. Но ведь нам не обязательно уподобляться знаменитым художникам для того, чтобы в полной мере оценить их гений. Иначе художественные выставки превратились бы в заведения со счастливыми часами, акциями « 1+1»  на мохито и виски с колой, представьте только себе этот ужас. Но, возможно, родился бы совершенно новый концепт видения искусства. Через довольно мутную, двоящуюся призму. 
Отпивая вина, вор продолжал свою необычную исследовательскую деятельность: вот женщина подошла, чтобы взглянуть на кувшинки с другого угла, вот плавно повела рукой в сторону. Так плавно, словно двигалась в воде. Немного подзависнув, Браун не сразу отреагировал на фразу, а когда понял,  что его спросили – сделал вид, что озадаченно хмурится, решая как лучше ответить на вопрос.
- Я разделаю ваше мнение целиком и полностью. Однако администрации эта идея показалась очень оригинальной. Якобы это позволит сыграть на контрасте. В результате… - Взгляд устремился в сторону «карающего Лициния». – Получился шрам, пересекающий лицо выставки. Кто мы такие, чтобы спорить с начальством? – Улыбка тронула губы, походу Макс совершенно не удивился тому, как его собеседнице удалось услышать объяснение с другого конца зала. Он просто об этом не задумывался, совершенно отвлеченный. – Макс Браун. – Наконец представился художественный критик, протягивая женщине ладонь внутренней стороной вверх,  давая вложить в нее изящные тонкие пальчики, чтобы  с должной аккуратностью пожать их. Незнакомка казалась фарфоровой и даже какой-то ненастоящей – одно неловкое движение и испарится.

Значит, Япония. Он всё верно угадал. Но, хорошо, что они решили не играть в угадайку. Выбери вор неверный вариант с национальностью, и назвав Акиру китаянкой, например, то рисковал бы нанести женщине оскорбление, учитывая крайне прохладное отношение поднебесной к стране восходящего солнца и наоборот. Хотя, можно было бы поиграть в дедукцию и… Нет, всё равно бы ему повезло. Он по природе своей крайне удачлив.  Довольно улыбнувшись, Браун поравнялся со своей собеседницей, лишь неопределенно качнув головой с высказывании о Ван Гоге. От несчастья ухо отщипать не попытаются. Разве что с перепоя, а злоупотребление перепоем – верный шаг с сумасшествию, раз уж на то пошло.  Оставив свои мысли при себе, вор весьма озадачился выбором своей любимой картины. Конечно, он не был лишь необразованным варваром, промышляющим грабежом под личиной скромного и мирного интеллигента. В искусстве он разбирался прекрасно, но что есть  сила искусства по сравнению с его ценой?
Посмотрев в сторону покинутых кувшинок, Макс прикрыл один глаз, раздумывая. Раньше он отдавал предпочтение испанским художникам, начиная от семнадцатого века, заканчивая двадцатым. Ему нравилось творчество и уроженцев Мексики. Кроме Фриды Кало. Не смотря на безумное уважение к исторической личности, фильм с Сальмой Хаек, а так же после прочтения издания, содержавшего выдержки из дневника знаменитой художницы, её картины наводили на него какой-то подсознательный ужас и трепет, вызывая лишь одно желание - убраться подальше, в другую сторону галереи. 
Более того, Макс никак не мог справиться со зреющей в мозгу ассоциацией, волчком крутившейся прямо на самом кончике языка. Идея пришла внезапно, раздувалась, набирала массу и цепкими когтями держалась за края сознания, не собираясь уходить, заявляя свои права на существования. Пульсировала и взывала ко вниманию. Это что-то зрительное, и , в тоже время, эмоциональное…Браун беспомощно скользнул взглядом по зале, пока не остановил взгляд на собеседнице, после чего ассоциация наконец-то показала свое лицо из-за хмурых облаков сомнений и догадок.
- Ирисы Ван Гога. – Безошибочно ответил он, глядя на японку сверху-вниз. На лице проступило довольство и удовлетворение безошибочностью своего решения. Конечно, ведь все так очевидно. – Точнее… -Он не позволял себе разглядывать её, проявляя тем самым неуважением, просто на мгновение задержал взгляд не на раскосых черных глазах, а на молочно-белой, почти фарфоровой коже Акиры. – Белый Ирис, я бы так её назвал. В конце концов, ведь дело на полотне именно в нём.

Браун полуприкрыл глаза, наблюдая за тем, как порозовели эти, казавшиеся неправдоподобно белыми, щечки, с трудом удержав себя от желания вздернуть бровь, едва Акира поведала о столь экстравагантных ассоциациях. Губы тронула легкая улыбка. Adorable. 
Сочетание мягкости и утонченной женственности в облике этого белого ириса Максу показалось очаровательным. А это автоматически означало укрепление в железо его уверенности, что так просто дать уйти этой женщине он просто физически не может. Иначе позор ему, как мужчине.
Питающий большую любовь к простоте общения, свойственной южанам, вор легким жестом предложил Акире продолжить их неспешную прогулку по галерее, делая первые шаги в сторону выхода.
- Я художественный критик. – Улыбка вышла расслабленной, без излишней гордости и чванства.
В конце концов, истинные деятели культуры бесили Брауна до трясучки. Он мог быть сколько угодно ценителем живописи и скульптуры, обладать утонченным вкусом и чутьем на таланты, но беда заключалась в том, что это была лишь одна, поверхностная сторона его личности. Вторая воспринимала жизнь с той простой, грубой философией, которой обладают все преступники и воры. Здесь и сейчас, ты или тебя, бери и беги. А все эти возвышенные метания, снобизм и сморщенные носики, заумное переливание из пустого в порожнее – вызывало в Брауне желание утопить очередного представителя богемы в ближайшем фонтане.   
- Моя деятельность напрямую завязана на искусстве. Хотя, я могу сказать, что больше люблю выставки, целиком и полностью посвященные юным талантам. То, что мы видим сейчас вокруг – уже вечно. Но ведь и этим людям в свое время кто-то помог раскрыться и обрести популярность. Полагаю, что вы, как ценительница  искусства, наверняка…О, надо же. – Глянув на двери, Макс лукаво улыбнулся. – Мы дошли до выхода, вы меня совсем заболтали. – Укоризненный качок головой. – Что ж, в таком случае, я предлагаю обсудить выставку в винной студии неподалеку. Там-то все чрезвычайно гармонично. Только вино и прохлада, нет ни единого элемента, не вписывающегося в атмосферу. – Вновь напомнив о Лицинии, уточнил он.
Акира не производила впечатления любительницы случайных знакомств, но легкая тень очарованности уже коснулась Брауна, что тот  почувствовал  азарт, всегда охватывающий его, когда он шел на опасное задание. Приравнивать женщину к ценности, которую обязательно нужно похитить  - пошло, здесь было другое. Он точно знал, что их разговор должен обязательно продолжиться.