…Ингвар не сразу поймал себя на том, что не может вспомнить имя своей дочери. За высокой крепкой женщиной в кепи оборотень наблюдал с момента ее входа в бар. В силуэте за дымной завесой чудилось что-то смутно знакомое. Он пытался вспомнить, где видел ее, обманываясь страхом перед выследившим его охотником за головами, хотя прошло уже достаточно времени, чтобы понять: старый медведь никому не нужен и никто не придет за его жизнью.
Оборотень был зрелым; в нем осталось достаточно сил, чтобы побеждать, а вместе с молодостью ушли поспешность и пыл, часто приводящие к проигрышу. Хороший возраст для того, чтобы жить. И все-таки здесь, в Вегасе, Ингвар ощущал себя стариком. Безысходность во всем, как будто он был зверем, угодившим в капкан.
Призраки прошлого следуют за нами попятам. Находят, когда мы меньше всего ожидаем их появления. Ингвар не помнил Фриду женщиной, да и была ли она, тогда еще молодая медведица таковой? Он помнит Фриду маленькой девочкой с удивительно, не по-женски твердым характером. Упрямо сжатые губы – едва заметно, не разглядишь, если не приглядываться. В памяти мелькнула отчетливая картинка: дочь недовольно хмурится, намереваясь стоять на своем, а Ингвару становится смешно от ее решительного вида. Он уже не хочет продолжать глупый спор и оглаживает грубовато большим пальцем ее подбородок. Под подушечкой чувствуется напряженная мышца: «Не хмурься, мать увидит – будет ругать.»
В груди защемило – остро, не давая вздохнуть, до кома в горле.
Призраки прошлого часто приносят боль.
- Прочь! Уходи, - произносит Ингвар, а в глазах разгорается звериная желтизна. Руки дрожат, когда он берется за стакан и выпивает его содержимое одним глотком, морщась от вкуса. В горле все еще стоит ком. Ингвар думает о том, что вот, сейчас, незнакомка должна повернуться и тогда он увидит, как исчезает, растворяясь в сизой дымке, ее сходство с давно потерянной дочерью.
Пусть это буду не-её-глаза, не-её-губы, не-её-скулы, не-её голос. Пусть она развернется и уйдет. И тогда нажраться так, чтобы наутро было похмелье, чтобы наутро можно было забыть об этой встрече с призраком прошлого…
- Идет Асбьёрн, Большой Медведь… Большой Медведь идёт-рычит… - мелодия сама ложится на слова, вынуждая тянуть их напевно, как это делала мать его матери, как пела ему его мать в детстве, как пел он сам, чтобы прогнать плохие сны прочь от засыпающей дочери.
Поток воспоминаний прижимает Ингвара к месту так, что он не может двинуться, только шевелятся губы, да стекленеющие бесцветно-серые глаза следят за той, которая могла бы быть Фридой. Оборотень не может определить ее расу, он даже не может сказать, человек она или нет, чтобы разом развеять все сомнения – слишком накурено, слишком много запахов, слишком много на сегодня выпил он сам.
В какой-то момент Ингвар захотел отвернуться или отвести взгляд, когда чужой, ищущий, скользнул по нему, но вместо этого смотрел в такие знакомые, но давно забытые глаза.
- Подойди. Сядь, - неожиданно властно произносит оборотень на языке клана, похлопав ладонью по столешнице. Как будто он приказывал провинившейся дочери занять свое место для долгого разговора; как будто это не он, а она исчезла на долгое время и появилась только сейчас, - Поговорим, Рагнфрид?..
Голос все-таки сел. А сам Ингвар не знал, чего он хочет больше: чтобы незнакомка оказалась его маленькой упрямой Фридой или чтобы она, расхохотавшись, ушла.