Кто-то дичился, кто-то ужасе заламывал, руки, кто-то непрерывно, как молитву, повторял сакраментальное «Ну надо, пожалуйста, не надо». Кто-то был голым, кто-то одет так, что уже лучше бы раздели и не позорились. Севейн молчал, только высокомерно рассматривал с близкого расстояния каждого, кто протягивал к нему руку. У самого руки были ненавязчиво связаны за спиной, из-за этого осанка, и так безупречная, становилась ещё более вызывающей. Нужда в привязи имелась — Севейн вроде и не двигался, и на стены не кидался, но при перевозке в какой-то момент проскользнул в узкую щель буквально за спиной охранника, и удрал бы, невзирая на идиотский костюм, который ему навязали.

Снежный эльф с таким превосходством изучал потенциальных покупателей, что у постороннего наблюдателя могло бы сложиться впечатление, что это не его рассматривают в качестве товара, а наоборот — он стоит и неторопливо прикидывает, кто из череды прикасающихся к нему попадёт в возможные варианты, а кого нет смысла даже рассматривать.

Нет, Севейн не кривил губы в усмешках, не гримасничал, не «сверкал» глазами и не делал ничего того, что предписывается для выражения полного превосходства. Он просто смотрел зимними холодными глазами на каждого, кто протягивал к нему руку, и считал ниже своего достоинства пытаться отстраниться или продемонстрировать, что ему неприятно…

А было неприятно. Чертовски неприятно и унизительно. Чужие руки, не всегда чистые, скользящие по коже, чуть ли не в рот лезущие, чужие глаза, сально блестящие. и выбирали каждый раз не его, вызывая у Севейна только незаметную улыбку, которая буквально кричала: «Я знал».

Он действительно знал и понимал, что для примитивных созданий, неспособных распознавать оттенки и полутона бытия существует только гиперэмоция. Если страх — то ужас, от которого лезут на стену. Если эротизм — то непременно чулки-каблуки-латекс-кожа, и чтобы эротический объект извивался ошпаренным червём и орал погромче: «Хочу, хочу, хочу, возьми меня!» — потому что иначе ведь не поймут! Если еда — то специи, специи, побольше компонентов, поярче оформление, и золотой фольгой сверху, а то не элитно, не вкусно.

Поэтому выбирали тех, кто эмоционировал — извивался и заламывал руки, старательно выпячивал… ну, кто что выпячивает. Снежный столб посреди этой вакханалии выполнял, скорее, декоративную роль. Маскарадная «одежда», которую на него нацепили, вызывала у Севейна отчаянное желание вымыться или хотя бы почесаться. Но и двигаться было унизительно — от одного шага вперёд полностью закрытая глухая хламида будто распадалась на части, бесстыдно «выплёскивая» практически обнажённое тело. 

Очередной претендент больно стиснул гениталии и Севейн буквально взорвался эмоциями — он наклонил голову и чуть прищурился, словно запоминая мерзавца в лицо. Внимательный холодный взгляд прошёлся по уязвимым местам, отмечая сразу несколько способов превратить это тело в набор костей, мяса и обрывков кожи. От боли меж тем в глазах помутилось и стоило больших трудов держать язык за зубами. Отпустили, выбрали кого-то, кто сразу залился слезами в ответ на грубость.

Севейн снова выпрямился, замирая в неподвижности, только глаза закрыл на миг, с трудом восстанавливая едва не утраченное душевное равновесие.

А цена оказалась снижена по сравнению с той, которую Севейн слышал в первый день торгов по своему поводу. Он не признался даже самому себе в том, что это его несколько уязвило. Уценённый товар, неудобный товар. Хотя, по здравому размышлению, это было достаточно смешно. Так пыжиться, так стараться, а в результате получить пшик.
Но что самое нелогичное, так это упоротое упрямство торговца. Севейн только презрительно вперил взгляд в стену, когда услышал сумму. Ведь он предлагал больше за свою свободу, вот что это? Непрактичность? Недоверие? Тупость! Тупость, помноженная на примитив.
Если так будет и дальше, этот мир разорится сам по себе — а чего требовать от тех, кто даже считать не умеет.
тем не менее, сделка состоялась, а Севейн не спешил плясать от радости или устраивать эротический спектакль с подползанием к коленям нового господина — видел краем глаза подобную сцену и порадовался, что отказался от еды. Вырвало бы от отвращения.
Зато плащ, накинутый чужими руками на плечи, встретил едва заметным наклоном головы. Стянул бы ткань на груди поплотнее, взявшись за края, но скрученные в запястьях руки за спиной как-то не способствовали.
На вполне логичный вопрос ответил просто и прямо:
— Севейн Авет.
И ответил без рисовки, без показного равнодушия — снежные эльфы и так были холодны по мнению людей, и не их вина, что не собирались подстраиваться. Но и без страха с примесью истерического любопытства «ой, что же дальше будет».
Лишь после этого он начал неторопливо и вдумчиво изучать взглядом того, кто зачем-то решил обзавестись довольно сомнительной собственностью. Немного поразмыслив, Севейн решил не спешить с поспешными суждениями вообще, и с ненавистью в частности.
Он не торопился, повёл плечом, чтобы плащ не сползал.
— Вы…
Элементарно спросить имя в ответ не получилось. Не светская беседа, не равное положение, как бы ни желалось обратного. Так что вместо светских церемоний Севейн предпочёл внимательно смотреть, куда идёт, не слишком прибавлять шаг, чтобы не остаться голым, и по пути отмечать, куда при случае можно будет свернуть, чтобы его потеряли. Насовсем.

Привыкший чутко реагировать на окружение, Севейн шёл за тем, кто накинул на его плечи плащ, чувствуя себя под конвоем того, кто руководил покупкой. Пока шансов было удручающе мало, а действовать необдуманно Севейн не хотел. Хватка за плечо заставила скосить глаза на руку покупателя. Сейчас делом чести было не дёргаться, не вздрагивать, хотя это, кажется, ожидалось.
Упрёк в дешевизне оказался настолько удивительным, что Севейн огрел язвящего свежеиспечённого собственника студёным взглядом.
— Я думаю, что насиловать меня прямо возле парковки при стечении зевак, это будет не моё бесчестье, — спокойно заметил Севейн, не отказав себе в удовольствии представить на миг это гипотетическое действо. Толпа народу, комментарии, а в таких случаях вряд ли в чём-то можно будет упрекнуть невольника, скорее, в глупом свете себя выставит активная сторона.
— Воля ваша… господин, — Севейн остановился возле машины, к которой его довели без невежливых пинков, и это уже было неплохо. Постояв миг, он выжидательно повёл бровью, благосклонно кивнул в ответ на распахнутую дверцу, проигнорировав насмешку.
— Благодарю за приглашение… господин.
Севейн не скрывал подозрения, хотя лицо оставалось благожелательно-прохладным. Он сел на заднее сидение, осторожно повернулся, втянул ноги в салон. Сидел с прямой спиной, чтобы не опираться на связанные руки, бросил взгляд на сползший с плеча плащ.
— Не были бы вы настолько любезны, чтобы подобрать полу плаща? Увы, я лишён возможности пользоваться руками, а дверца машины прищемит эту деталь не принадлежащего мне гардероба.
Он царственно кивнул в ответ на взгляд слуги. Севейн вообще не видел ничего особенного в своих поступках. Он привык к тому, чтобы перед ним открывал двери, даже когда руки не были связаны, а свободы было больше, чем он успевал осознать.
Сейчас он решал простую логическую задачу: что конкретно случилось и почему у этого свежеиспечённого собственника так фонтанирует сначала ирония, потом сарказм, тут же сменившийся показным равнодушием, но немедленно мутировавший в злобную насмешку. Можно было предположить, что у него какие-то счёты к снежным эльфам вообще, или на то имелись какие-то ещё причины.

Для эльфа было не принципиально, кто именно подберёт полу плаща, зато удивлённый взгляд водителя и его красноречивая игра глазами заставили взгляд Севейна заблестеть. Словно горсть инея швырнули прямо в солнечный луч.
Значит, покупатель обычно ездил на самом опасном месте в легковом автомобиле, рядом с водителем. Это было странно. Сам Севейн предпочитал место на заднем сидении, за водителем. По безопасности это было лучшее место, с самой высокой степенью выживаемости при самых жутких авариях. Почему этот свежеиспечённый господин обычно ездил впереди?
Размышления прервал блеск холодного оружия, Севейн машинально оценил стоимость кинжала. Предупреждению внял, но в принципе пугаться не планировал. Холодная логика подсказывала, что как бы мала ни была его стоимость, вряд ли его стали бы покупать только ради того, чтобы вот так безвкусно убить на парковке.
— Наши желания взаимны, — парировал Севейн, повернувшись спиной к покупателю, чтобы подставить под лезвие связанные руки, — признаться, я уже не чувствую пальцев, и буду благодарен за избавление от пут.
Перегородка между пассажирским салоном и водительским местом закрылась, двери заблокированы, все стёкла тонированы. Севейн бросил короткий острый взгляд через плечо, но выжидал, пока хотя бы руки будут свободны.

Соглашаться или опровергать Севейн не спешил. Возможно, желания совпадут не в последний раз. Эльф со слабым вздохом облегчения начал неторопливо разминать освобождённые руки, массировать запястья, и замер от прикосновения холодного лезвия к лицу.
А вот это уже можно было объяснить, Севейн слышал о таком. И не хотел себе такой доли. Страх ледяной змеёй скользнул под кожей, а память услужливо подсунула воспоминание: искалеченное лицо сородича, попавшего в руки больного извращенца.
Но теперь покупатель его несколько удивил. Севейн отодвинул тряпки ногой подальше от себя, сел удобнее и рефлекторно закинул ногу на ногу, не думая о том, как это выглядит.
— Ну вот… а вы боялись, что наши желания больше не совпадут. Я полагаю наготу более эстетически привлекательной и логичной, чем попытки украсить её пошлым тряпьём. Не далее, чем несколько минут назад я думал, что предпочитаю стоять голым, чем в этом маскарадном костюме.
Севейн медленно качнул головой, потом задумался.
— По телосложению — нет.
Он провёл пальцами по своему плечу, демонстрируя мышцы.
— Снежные эльфы эктоморфы. Из нас не получаются культуристы, как из оборотней. По цвету глаз и волос — да, с вариациями по оттенкам и полутонам. Вы нечасто встречали снежных эльфов?
Ему стоило немалых трудов оставаться спокойным. Он не привык быть обнажённым в компании незнакомого человека, который, к тому же, предъявляет на него права собственника. К этому вообще нельзя привыкнуть. Но Севейн скорее откусил бы себе язык, чем сейчас принялся бы демонстрировать страх.

Как-то мало Севейна всегда заботил вопрос, имели какие-то посторонние люди возможность видеть снежных эльфов или нет. Он видел достаточно, и этого хватало для формирования собственного взгляда на положение вещей. На дым эльф очень постарался не обращать внимания, хотя спустя несколько вдохов появилось желание чихнуть.
Вопрос Севейн счёл неделикатным, но логичным. Людям всегда многое интересно, на то они и люди. Короткая жизнь искупается высокой степенью любознательности, что бы там люди о себе ни воображали.
Он спокойно перенёс касания, более целомудренные, чем пошлые ощупывания на рынке, но подвоха всё равно ожидал. Он и не замедлил препожаловать. Хлопнувшись на сидение от резкого рывка, Севейн на голых инстинктах рванулся подняться, но хватка за волосы оказалась убедительным аргументом. Отбиваться — немного не та ситуация, не то место и не то время.
— Я исключение в негативном смысле, — счёл нужным уточнить Севейн. Он помедлил. что-то нелепое было в ситуации вообще и в позе в частности. Эльф сам себе напоминал нелепую куклу в человеческий рост, которая по странному капризу валяется нагишом на заднем сидении достаточно дорогой машины, головой на коленях человека, даже имени которого не знает.
— Мой младший брат должен был лететь на деловую встречу в Мюнхен. Однако я настоял на том, чтобы не отпускать его. Он слишком красив даже для снежного эльфа. Поэтому полетел я, — Севейн усмехнулся, — самый заурядный из моих родственников. Встречу в последний момент перенесли в Ригу. Там меня выследили и выкрали, несмотря на охрану. Вот, собственно, и всё. История короткая и не интересная. Радует одно: я успел провести встречу, представить макет, заключить договор и выслать копию отцу. Не думаю, что моё исчезновение повлияет на выполнение договорённостей, ведь я был всего лишь представителем компании. В результате меня продали дешевле стартовой цены.
Эльф высокомерно дёрнул бровью, как будто не в фривольной позе тут валялся, а сидел как минимум на троне.
— А ведь я предупреждал.

Каждое сказанное «малыш» вызывало у Севейна удивление, медленно сползающее в возмущение. Он не ощущал ни ребёнком, ни малышом. Если уж на то пошло, по внутреннему восприятию он явно был старше этого человека. Но, опять же, это детали.
В любом случае, сейчас самая насущная проблема перешла в разряд тактильных. Мужчина продолжал его трогать, но претензий к характеру касаний у Севейна пока не было. Зато мнение по поводу ограниченных умственных способностей продавца полностью совпало с мнением эльфа. Это тоже было приятно. Мелочный, но реванш.
Приятное тепло в глазах вместо злобной насмешки шло покупателю больше, Севейн это оценил и получил возможность изучить его лицо в непосредственной близости.
Сам эльф лежал неподвижно, всё больше напоминая себе манекен.
Не было смысла дёргаться, силу хватки за волосы он успел оценить с самого начала, а выражать лицом всяческие эмоции — это было бы, как минимум, неэстетично.
Но и поцелуя не последовало, что в принципе устраивало Севейна. Как и намерение отпустить волосы. Правда, условие настораживало.
Он интересно сказал «Обещай». Таким тоном можно было сказать «Вставай» или «Иди», или отдать какое-то ещё распоряжение не такого нейтрального характера. Пообещать собственную неподвижность Севейн мог, но при этом он не мог поручиться, что мужчина будет вести себя по-прежнему спокойно. С другой стороны, опыт неподвижности имелся.
— Хорошо, — спокойно ответил наконец Севейн, — я обещаю, что не двинусь с места.
Даже выражение лица не изменилось, только взгляд стал чуть настороженным. Поза не была удобна, но обещания — это особое соглашение. Эльф ждал момента, пока хватка ослабеет, немного двинул плечом, чтобы было удобнее. И застыл.

— Вы сказали «пока не тронет», — спокойно уточнил Севейн, — это очень размытые временные рамки, которые могут закончиться в любой момент по вашей прихоти.
Внезапная грусть, горечь, что-то ещё, щедро выплёскивающееся на лицо покупателя, интриговали эльфа. Противоречивость и нелогичность этих эмоций ставила в тупик. То есть, теоретически он допускал разное и всякое, но пока затруднялся с подведением логической базы под происходящее.
Если цинично расставить все точки над ё, то он попал в рабство, этот человек его купил, и сейчас, после весьма и весьма непродолжительного вербального знакомства, он уже выражал горечь, печаль, и несколько раз повторил слово «боюсь».
Верный данном обещанию, Севейн не шевелился, и даже когда говорил, мимика оставалась абсолютно застывшей, он почти не артикулировал.  Вот только не моргать не мог, поэтому на шёпот у лица и аккуратно обозначенные поцелуи снежный эльф отреагировал только тем, что медленно прикрыл глаза веками, снова открыл.
Он не боялся, не беспокоился, просто не шевелился, найдя внутреннее равновесие и союз с самим собой. Этот приём использовался Севейном во время духовных практик, когда для единения с природой нужно было раствориться с самыми сложными выбырками погоды. Легко искать душевное равновесие в тёплый летний вечер, когда солнце лениво катится к горизонту. А вот раствориться в природе в середине января, когда по телу безжалостно хлещет метель — это совсем другая ступень.
Сейчас не было метели, и не было вокруг природы, но Севейн умел найти равновесие даже там, где из всей природы оставался лишь он один. А тут ещё рядом дышал живой человек, билось сердце. Эмоций многовато, но это признак безусловно живого.
Севейн еле уловимо улыбнулся, в глазах засияла глубокая синяя бездна северных ледников, ритм дыхание несколько изменился.
Ну да, да, сравнение с полярным волчонком его уязвило.
— Сожаления отравляют вашу жизнь? — тихо спросил Севейн.