Зверь, наконец, проснулся, одурманенный видом такой соблазнительной, заманчивой, доступной жертвы. Потянулся, облизнул горячим длинным языком свои сверкающие белизной клыки и обратил внимание на нее, ту, которая заставила, вынудила его обрести свое настоящее, не прикрытое этими идиотскими масками человечности, лицо. Ада была счастлива сейчас, по-настоящему счастлива, восторженно упиваясь каждой секундой, и этим страхом невероятной силы, опыта, жестокости рядом, страхом Смерти, отлично знакомым каждому вампиру, который ходит под ней, вовремя склоняясь на одно колено, чтобы она позволила ему существовать дальше… И этим ужасом, будоражащим кровь так, как ни один наркотик, а их перепробовала ой как дохрена! И его близостью, горячей, пахнущей настоящим, мужским ароматом, не забыть бы потом спросить, чем он пользуется, чтобы вылить на голову следующего любовника весь флакон, чтобы хотя бы так заставить приблизиться к нему. Голова кружилась так, что стоило огромных усилий не завизжать, не забиться от восторга, не разодрать на нем какие-то тряпки, по ошибке именующиеся брюками, рубашкой, пиджаком, господи, да что там еще на нем было, во что он укутался, пытаясь укрыться от нее???
- ….!....
Клыки пропороли нежную, почти прозрачную, никогда не подвергающуюся никакому идиотскому загару, кроме восхитительно-персиково-искусственного, кожу, вкусную, ароматную, созданную для него и им же. Боль полоснула по нервам, и без того напряженным, заставив тело выгнуться натянутой стрункой, еще сильнее запрокинуть голову, немилосердно расплескать прическу по равнодушной мебели, едва не убивая саму себя таким необдуманный, как и все, что она делала, движением, смертельно опасным сейчас. Плевать. Сейчас было плевать на все, лишь бы он не посмел прекратить, отстраниться, снова уйти в свою ненавистную раковину, откуда так умело был вытянут сейчас, вытащен пинцетом, рейсфедером, скальпелем, если понадобится. Только что полуоткрытые в ожидании, пересохшие несмотря на постоянное, безостановочное скольжение острого влажного языка губы, посинели, стиснутые, закушенные в жесте невероятного кайфа, боль из острой и невыносимой перешла в разряд тех, которых ожидаешь, которыми наслаждаешься, которые хочешь снова и снова, пусть даже ценой полной потери крови…
Ада знала, прекрасно представляла, что такое кровь вампира для вампира же, что такое насытиться досыта, а уж ее собственная кровь, наполненная бурлящим и перехлестывающим край адреналином, в особых рекламах не нуждалась. Не в силах дернуться, двинуться, пошевелиться, дыша через раз, сбиваясь, снова вспоминая о дыхании, чувствуя, как толчками накатывает легкая, приятная истома обескровленности, как тяжелая, теплая волна поднимается откуда-то снизу, обещая нереальное наслаждение, впилась в какую-то деревянную поверхность, царапая ногтями, ломая драгоценные ногти, даже не замечая этого. Ада – и не замечая этого… Поцелуи, руки по телу, застонала, выгнулась, краем сознания замечая, абсолютно вскользь, что ее уже не пьют, что она уже свободна, и тут же намертво вцепившись в его плечи, с диким восторгом отмечая, что он не собирается отстраняться, сбрасывая, смахивая с его щеки пролетевшую рядом бумагу, важный документ, естественно, посмевший встать между ними сейчас! Если бы она могла хотя бы на секунду выпустить из рук его тело, документ перестал бы существовать, разодранный ее острыми ногтями на конфетти, как и все остальные бумаги, осмелившиеся оказаться на его столе вместо нее!
- ……….
Слова пошли к черту сразу же, вслед за бесполезными многомиллионными бумажками, снова застонала, чувствительная до предела сейчас грудь тут же отреагировала на жесткое прикосновение, заставляя раздвинуть стройные идеальные ноги, с силой обхватить его талию, податься вперед… и зарычать, не получив желаемого!
- Твою мать…
Обеими руками впившись в его зад, с силой рванула брюки, тут же с готовностью треснувшие по швам, разрывая их на две равные половинки, отшвыривая от себя, от него, от обоих подальше, эти суки должны были гореть в аду сейчас за то, что заставили его остановиться на секунду! Не контролируя себя больше, она разодрала и брюки, и нижнее белье, она растерзала бы сейчас любое и любого, кто появился бы в зоне ее досягаемости. Только не его. Еще одна невыносимо долгая секунда и с силой подалась вперед, насаживаясь на его член, впиваясь в губы, улетая от аромата своей и его крови, напарываясь на клыки, не удерживая своих больше.