Стальные мышцы зверя перекатывались под жесткой, загрубевшей подобно коре шкурой, колкая щетина впивалась в пальцы иглами и теплом. Лар погрузил озябшие ладони в шерсть, согревшись буквально в считанные мгновения. В ушах перезвоном, затихавшим ослабевшим эхо, все еще перекатывалось это странное и непонятное «брат» - тепло зрело не только в ладонях, но и под ребрами, там, где последние недели дули лишь стылые осенние ветра.
А еще – нет, глупо, конечно, но никто же и не узнает – казалось, что шлет весть с изнанки старший брат, которого юноша никогда и не видел и о котором родители предпочитали молчать. Берегли мир в хрупких детских душах, не хотели вспоминать сами – уже не важно.
Новые беды сильнее старых.
Эльф вскинул подбородок, навострил дернувшееся ухо – хватило лишь упоминания слишком знакомого имени. Он не верил в совпадения, и все же, весть была неожиданной; она лезла за шиворот куском льда, заставлявшем ежиться на ветру.
Осторожным?
Из всех, кто жил в общине, мало кто рискнул бы так охарактеризовать наставника. С другой стороны, в общине мало что выходило за рамки; возможно, странное для них – привычно в нормальном, не застывшем на месте мире.
Быть может, Руссандол действительно такой… Был таким.
Лар сухо проглотил это отстраненное «был». Раньше прошедшее время не приносило боли; был – означало, что поменялся.
Теперь у слова появился новый, совсем иной вкус, горький, отдававший полынью и жжением на искусанных губах. Эльф учился ненавидеть так же усердно и быстро, как постигал знания о травах; учился ненавидеть пришедшую в лес беду, запах гари, скупо уроненное в седую траву «был», намеки в тенях проложенных у уголков глаз морщин.
Горе вокруг было осязаемым. Его можно было пить, как росу из чаши цветка; им можно было упиваться, сожалея самому себе, можно было петь его в вязи танцующего клинка и сплетении заклятий…
Лайрэ предпочитал пока просто помнить, хранить у сердца комком режущей ладони осоки. Ведь всегда остается надежда, что случайный дождь оживит усохшие стебли.
- Он не был осторожен в день, когда кровососы сожгли наши дома, - глухо, бесстрастно отозвался юноша. Прятать боль он научился даже быстрее, чем разжигать злое, удушающее пламя где-то в горле. – Унесся в лес, к остальным, защищать то, что оставалось.
«И не вернулся» - тончайшей паутинной нитью повисло во влажном, прелом воздухе. Лар оборвал себя посреди фразы – его не спрашивали, лезть со словом поперек слова старшего глупо. И неправильно, жать, от этого боль не становится меньше.
Он подставил плечо, помогая Знающему спуститься на землю с покатого бока, прикрыл глаза, прислушиваясь.
Запах чернобыльника и мака – странно, в ржаво-седой траве ни следа ярких пятен, но воздух стойко держит последние капли летнего аромат – белесые, укрытые плесенью корни и опавшие листья, жалобно трущиеся друг о друга ветви…
И тишина. Мокрая, прохладная, увязшая в бородах изумрудного мха, тишина камня и земли, тишина приготовившегося уходить в неведомое леса. Скоро, совсем скоро сменятся ливни снегом, заметет по верхушки кустов метель, укроет все толстым, непробиваемым покрывалом покоя.
Здесь не было тревожного воя ветра и напряженных перекличек птиц, не было стойкого привкуса гари в воздухе.
И, что самое главное для истрепавшего себе все нервы эльфа, здесь не было плачущих смолой и соком деревьев; они успели уснуть, закрыться каждое в своем потаенном дупле, оставив, наконец, разум юноши без постоянно осаждавшей его просьбы о спасении.
Может, далеко оторвались от вампиров? Может, деревья сами успели уйти в зиму, не дождавшись первого снега, а может…
Лар искоса посмотрел на Хагарда, всматриваясь в потоки текущей во всем живом энергии. Спокойные, смазанные краски седины и тумана рассказали больше, чем настоящее зрение и слух.
- Здесь пахнет увяданием, - эльф нахмурился, четче формулируя мысль. – И спокойствием могилы. Я чувствую умиротворение, которого больше нет в опаленном войной лесу.
Ответ вышел наружу с облаком морозного пара и горьковатым выдохом. Полынь, мак и мох – надо запомнить; мало ли, понадобится или нет. Но какое же спокойствие, елеем и смолой окутывающее измотанные постоянными сомнениями мысли.
Лайрэ выждал еще немного, убедился, что больше сказать ничего не сможет – хотя нет, сказать скажет, но все будет не то. Неточно, размыто; лучше обойтись рванной фразой, чем пространственно разливаться соловьиным пением.
Но и промолчать у него не вышло; эльф поднял задумчивый взгляд и осторожно поинтересовался:
- Так в чем нужна моя помощь, Знающий?
