Сладковато-терпкий дым оплетает всё вокруг, расслабляет, размазывает очертания предметов, личностей, сущностей... Леди Шоколад тянется вперёд, ближе, задавая новые вопросы и желая знать на них ответы, а в её глазах, тёмно-тёмно-алых, как кровь при высоком уровне ульрафильтрации и гемоглобина, видит уже знакомую по другому взгляду жажду. Жажду знаний, жажду власти... Как же похоже...
Вязкий, сизо-голубой сигаретный дым обволакивает помещения, скрадывая его очертания, позволяя хоть немного отвлечься от злобы к этим стенам, плещущейся в жилах. Когти упираются в кожу на шее, пытаясь хоть немного оттянуть от неё удушающе-узкую петлю. От ошейников отказались ещё на прошлой неделе, когда ей удалось надорвать оболочку одного из них, вызывая короткое замыкание устройства - корка ожога на шее только-только начала отслаиваться. То ли дело пальцы пронизывают мелкие, колкие молнии, скользящие от длинной рукояти аркана, предупреждая о том, что не стоит вырываться, и следует подчиниться, пока не стало слишком больно. Но тело реагирует само по себе, всё сильнее пытаясь оттянуть петлю, всё больше жажда сделать ещё один вдох.
Зрение и обоняние работают рывками, чередуясь, меняясь, играя, не давая полностью воспринимать происходящее. И только слух остаётся верен, дополняя их, позволяя узнать хоть что-то.
Тёмно-алые узкие губы, обхватившие сигарету. Щелчок гравированной зажигалки. Оранжевые искры, охватившие папиросную бумагу и запах крепкого табака пополам с ванилью. Белые, как снег, зубы с увеличенными клыками, зажавшие фильтр и тёмные же, синие, как водный раствор Амидо Блэк, глаза и такие же ядовитые, опасные.
- Это она? Интересно... - Чужие, не менее острые, но более плоские и длинные, когти цепляют подбородок, заставляя поднять лицо. Поток выдыхаемого дыма попадает глаза, щиплет, заставляет их слезится, не позволяя что-либо увидеть, только почувствовать. Табак, ваниль и кровь... Только другая, не привычная, более насыщенная, сгущенная и при этом - совершенно не вкусная, как чернила из разгрызенной ручки. Голову вертят из стороны в стороны, рассматривая. Всё плотнее и плотнее, но незаметно, как тот же дым, её охватывает интерес и ощущение грядущей наживы. Наживы на ней.
- Вся в отца. В ней нет ничего от матери, ни-че-го. Даже на тебя она похожа больше... Ты уверенна, что её выносила мать, а не ты, Бриони? - В ответ лишь тишина, полная утомлённой, дано потерявшей возможность стать лживой, уверенности. - И эти глаза... Совсем как у зверя. Дикие, упрямые, умныее. - Голос звучит почти с умилением, почти... Так говорят об оружии, которое может убить, но при этом не перестаёт манить своим красивым исполнением, хотя ты знаешь о его опасности. Чужая рука скользит от подбородка вверх, прочерчивая щёку, по скуле, натягивая кожу, по лбу... Достигая макушки без всякой брезгливости зарываются в мягкие, не смотря на грязь и спутанность, длинные волосы, задевая кончики длинных ушей, так ласково, что от этого где-то внутри становится больно.
Глаза наконец-то избавляются от слёз, двумя светлыми дорожками протянувшиеся по щекам, и с каждым мгновением зрение набирает чёткость. Но совсем не это ожидалось увидеть, когда голова оказывается поднята, а клыки угорожающе оскалены.
Два лица. Всего лишь два, до боли знакомых лица. Одно - постарше, построже, с явными звериными чертами и вертикальными зрачками в глазах а другое...
Она помнит его, помнит наизусть, хотя и видела всего один раз - искажённым болью, перевёрнутым, угасающим... Но оно всё то же, хоть и изменилось - те же ядовито-синие глаза, те же узкие губы, теперь распахнутые в издевательской улыбке, те же забранные в высокий хвост химически-светлые волосы и тёмные, раскрылённые брови...
И слово, одно слово, не знакомое, смутное, но такое чёткое, правильное, просится на язык. Такое... закономерное, хоть и не нужное сейчас, такое мягкое и тёплое...Такое... неуместное, забытое и совсем не знакомое...
...Ма...ма...?...
- Какая прелесть. - И голос, тоже очень похожий голос, налитый приторной, ослабляющей внимание сладостью. Когти впиваются в волосы, подтягивая тело к себе ближе. - Такая мелкая, а уже клычки скалит! Чую, этот несмышлёныш, скоро всем нам покажет... Волчица - она и есть волчица, даже если из пробирки. Я уже представляю, как будут "счастливы" эти два мелких паразита, когда к ним присоединится это. - Голос теряет всякие интонации, становясь суше. - Я оформляю перевод в свой отдел, Бри, а ты, проследи, чтобы до того момента с неё шкуру не спустили, она ещё пригодится...
Ладонь напоследок ерошит сальные, но с уловимым даже сквозь налёт грязи золотисто-рыжим, каким-то неуловимо волчьим, оттенком волосы. Глаза, пытливо глядящие исподлобья, то ли из-за общего полумрака, то ли из-за дыма, кажутся светящимися кусочками прозрачного аквамарина. Они продолжаю смотреть след до самого последнего момента, до поднятой вверх в жесте прощания руки.
- Ну, до скорой встречи, Лина...
Лина разжмуривает глаза...Или как это называется, когда зажмуриваются наоборот? В общем, открывает их уже наяву. Нужно отвлечься, а то ведь можно так уйти в себя, что заблудишься и не вернёшься. Нужно за что-нибудь уцепиться, ухватиться, держаться... Ответы! Точно, она же должна дать ответы! Ой, вспомнить бы ещё, какие были вопросы...
- Не-не-нет! - Девушка мотает головой так сильно, что волосы рассыпаются веером. - Не обо-обо-оборрротень. - Почесав когтями лоб, добавила. - Не-не в проби-би-бирк-ке. Не гом-му-мун-мункул. - На самом деле, её называли так, но сразу же после этого объяснили, почему это неверно. А следовательно, называться так она не может. А как может? - Про-сс-сто Ли-лина.- Или, как ещё назвала её кормилица: - Ли-лина - хо-хоппа.
Отредактировано Серафин (19.09.2015 16:57:36)