- Это дорого?
- Это важно.(с)

Лабиен чувствовал, как катится эта проклятая война к своему закату. Он видел, что станет с миром потом. Какие территории будут разделены, а какие – лишь ждать станут часа расправы над ними. Всё опять складывалось как нельзя лучше для Пауков. Но были и проблемы. Одна из которых – слишком большая, непосильная даже для такого, как Лабиен. Свершилось то, что он боялся так долго и так сильно. Была похищена его дочь. Единственный ныне ребёнок патриарха. А дальше… Дальше проблемы не закончились. Новые известия, чуть было не толкнувшие Паука к решительным действиям. Совет Волков сообщил о подтверждении похищения. Это означало, что только-только установившиеся сносные отношения с этим родом придётся разорвать жестоко. Цепеши. Странный, воинственный род. Их можно было бы назвать даже кланом – якшались они с оборотнями часто и много. Сотрудничали. Цепешей недолюбливали многие, и ужасно боялись. Пожалуй, даже сильнее, чем Лабиенов. И это возмущало Макса. Ведь под его властью находились многие европейские земли – богатейшие города, сильнейшие страны, благородные правители. Это он, Лабиен, сильнейший из правителей. Но боялись Цепешей. Потому что Волки брали всё, что им было необходимо, нахрапом, силой. Теряли своих, жертвовали солдатами, войсками, но добивались того, чего хотели. Всегда приходили, и всегда побеждали. Но почему-то последние столетия упрямо отходили на восток. Россия. На эту страну Лабиен тоже посматривал, совсем изредка – слишком далеко она была от его владений, и Паук просто не желал растягивать свои силы в сторону этого странного государства. Грязная, хоть и в золоте, почитаемая мерзким словом и гадким отзывом, Россия больше пугала, чем притягивала своим живописным колоритом грубой действительности. Максимилиан уважал больше другое. Его привлекала чистая роскошь и благоговение образованных придворных. И если бы его спросили, почему же Цепеши упорно лезли в Россию, то он бы ответил – они просто чувствуют себя там на своём месте.
Начался апрель этого насыщенного событиями года. Исправно готовились испанские войска для вторжения в Португалию. Всё шло по планам, но Лабиен так и не пересилил себя, не смог заставить сидеть на месте, когда его дочь пребывала неизвестно где. Это возмутительно, мерзко и низко – красть ребёнка. Разумеется, он даже поверил в то, что это сделали Цепеши. Дрянное стадо неотёсанных варваров. Только они могли сотворить такое! Но Макс был бы совсем не собой, если бы не начал думать, прежде чем действовать. Зачем Волкам похищать дочь? Какой им толк от этого? На патриаршем троне сидел нынче патриарх. И наделать себе ещё наследников для Лабиена не составляло совершенно никакой проблемы. Или этот Доминик импотент и остальных равняет под себя, или похитили ребёнка совсем не Волки. Был ещё один вариант, который не нравился Пауку вообще – ребёнка похитили Цепеши, но не по приказу своего патриарха, а в обход ему. Это куда сильнее осложняло задачу. Ведь отсюда следовало, что Доминик, с которым и принялся было сотрудничать Лабиен, непростительно терял свою власть в роду. Макса такое не устраивало от слова совсем. Ему не нужна была ещё одна марионетка, ему нужен патриарх с твёрдой властью в своём роду. Ещё вампиру крайне мешал собственный Совет. Даже не просто мешал, а всё пытался ограничить его власть. Куда это годится. Лабиен будет властвовать самостоятельно. Он этого добьётся. Но простые способы тут явно не помогут. Возрази лишь патриарх – его могут скинуть с верхушки власти. Поэтому проще самому оттуда, того, скинуться. То есть – пропасть без вести. Ненадолго, конечно, надолго-то их оставлять нельзя, весь род разворуют, ироды. И чтоб во всём разобраться, Максимилиан решил пойти от обратного – встретиться спокойно с Домиником, инкогнито, конечно, и всё выяснить.
- Если здесь так холодно в апреле, как они выживают в январе?!
Оказывается, местные жители до крайности обожают золото, и за него не прочь топить эту дрянную избу так, чтоб даже Макс перестал мёрзнуть и наконец-то выполз из-под груды одеял. Но на улицу выходить патриарх не собирался. С погодой-то за золото не договоришься, это не нищие крестьяне. Лабиен не хотел даже думать о том, что ему придётся задержаться тут, но приходилось. Ответ от патриарха Цепешей был, он тоже желал переговоров, и даже был рад, что Максимилиан решил прибыть сам, а не настаивал на переговорах в Риме. А ведь мог настаивать, и даже требовать! Это его ребёнка похитили. Хотя, по последним донесениям, наследник Волков лишился своей жены, в чём Совет Пауков признался. Узурпаторы! Лабиен был вне себя от, нет, не от злости – от радости, от того, что его враз объявили погибшим. Будет за что рубить головы и кидать в темницы. Похоронили живого патриарха, законно возведённого на престол ныне покойной матриархом. Паук пришёл к власти слишком практично, правильно и чисто, что все попытки сместить его выглядели крайне забавными и дурацкими.
- С кем переговорить?
Нет, это наглость. Дерзость! Паук прибыл сюда с одной-единственной важной целью – встретиться с патриархом Волков. С патриархом, не его сопливым отпрыском! Заявившихся ночью людей Лабиен вначале подумывал просто съесть и выкинуть их назад, к ногам того, кто их послал. Максимилиан был слишком уважаемым вампиром, чтоб опуститься до такой низости, как говорить с недостойными его внимания. Кстати сказать, он ещё и мёртвым считался, с недавнего времени, так что, рассудил Паук, дальше-то падать уже некуда. И согласился принять просившего о встрече Игоря.
Об отпрыске Доминика слышал он мало чего. Поговаривали, что тот не уступал своему отцу в жестокости, но это мало проясняло картину происходящего. Тут же нашлись недовольные решением, возмутились.
- Я его потом куплю. У его же отца. Он продаст, за мир и благополучие – продаст. Посажу в клеть и выставлю на площади в Риме. Для забавы.
Так любили делать арабские шейхи, некогда величественные и богатейшие. Все они вскоре окажутся под господством Англии. А Лабиен предлагал им мир совершенно на иных, более выгодных условиях. Кто его послушал? Никто, разумеется. Ничего, Максимилиан вернётся к ним немногим позже.
- Пусть войдёт, наследничек-то. Посмотрим, с чем он пожаловал.
Приказал патриарх. Нет, ему не был интересен этот разговор. Да и покупать потом сына у отца с целью притащить того в Рим, Макс не собирался совсем. Но надо же своих приближённых успокоить чем-то. А что может быть более успокаивающим, чем сын твоего грозного врага в клетке у тебя в столице?
- Чем обязан?
Строго вопросил Лабиен, так и не удосужившись оторвать свой зад от мягкой кровати. Никто ж не просил приходить к нему ночью-то. Тем более, это всего лишь наследник каких-то там Цепешей. Чего он может? Убить? Так Макс вообще-то уже мёртв! Во всяком случае, по официальной версии. Вот будет забавно, если Совет окажется правым, объявив о кончине патриарха ранее.

Отредактировано Максимилиан Лабиен (04.10.2015 21:58:36)

Сложно постоянно быть главным действующим лицом этой истории.(с)
- Добрый.
Нехотя отозвался Лабиен. Какой он, к чертям, добрый? Это малолетнее дерьмо Цепешевской породы вообще знает, что такое время? Или, может, здесь даже не средние века, а первобытное общество? Нет, ну а что? Судя по избам, по бедности населения, такие предположения просто напрашивались.
- Время всегда стоит дорого, и не только твоё.
Важно пояснил Максимилиан, подумал о попытке подняться с кровати, но тут же быстро отбросил вздорные мысли к чёрту. Русский Лабиен знал. Он вообще много чего знал. Этот же язык некогда заинтересовал Макса своей необычностью, поэтому и его было решено выучить на досуге. А вот это уже интереснее – наследничек умел даже думать. И ведь правильно думать-то. Не знает о том, что Лабиен телепат? Что он ещё о нём не знает, мм?
«Конечно, не сообщу, я ж гад».
Максимилиан беспечно улыбнулся своим мыслям, и уставился на пришедшего. Может, спалить его, нечаянно, вместе с хатой-то?
- Похищена моя дочь, наследница рода. Совет рода Цепеш подтвердил эту информацию. Более того, ваш Совет признал, что Цепеши целиком и полностью причастны к похищению. И выставил мне совершенно неудобные условия и требования. Которые мне, кстати, крайне не понравились.
Как бы невзначай, безупречно спокойно, уточнил Макс. Побороть желание насильно влезть в голову волчьему выродку было делом не простым.
- Но я же ж не заваливаюсь к тебе в дом, когда ты спишь, верно?
Вампир созерцал пришедшего очень внимательно, оценивающе, даже – вызывающе. Игорь не был слишком молод, хоть и оказался моложе Лабиена.
- Совет рода Лабиен объявил своего патриарха погибшим.
Цепеши же не знали, как Максимилиан любит играть, верно? Он любил это дело крайне заботливо, раз за разом меняя и правила, и позиции, и козыри.
- Так что, ты немного опоздал, недели на две, кажется.
Пожал плечами вампир, в очередной раз смерив юнца оценивающим взглядом. Сколько времени потребуется Максу, чтоб убить Игоря? Не так уж и много, как может показаться. Что тот противопоставит ему? Ничего интересного. И всё же Лабиен не применял силу, помимо поверхностного считывания мыслей, что наследник пытался думать. Ситуации это никак не помогало, там не было ничего интересного и захватывающего, и Максу быстро надоело сие занятие. Лабиен сладко зевнул, натянув на себя одеяло.
- Так что, как там тебя, Цепеш, поезжай в Рим, спрашивай у Совета рода, кто там чего крал, у кого и зачем. Меня это не касается, я тут немного мёртв.
Важно пояснил вампир, разводя руками.
- Заодно и дочь вернёшь, которую вы и похитили. Там, глядишь, и жену отдадут. Если повезёт – даже целой! Но особо не надейся, Совет любит использовать всевозможные пытки там, казни… Четвертование, например.
Лабиена не устраивал Совет со своими принципами, близостью с церковью, и просто паталогической жаждой к пыткам. К тому же, Совет, состоящий поголовно из кровопийц, умудрялся то и дело открывать охоту на вампиров. Это Максу вообще казалось какой-то дикостью, пред которой меркло даже похищение его собственной дочери Цепешами. Эти-то хоть варвары и не скрывают. Лабиены же оказывались более жестокими и кровожадными, но усердно прятали эти качества за вуалью роскоши, радушия и благоразумия.
- И раз уж мы с тобой обо всём переговорили, будь добр, передай своему патриарху, что я отменяю встречу с ним. Навряд ли я услышу от него нечто новое. А выслушивать ещё раз обвинения о том, что я не делал – скучно.
Вообще-то, Максу было выгодно сотрудничество с Волками в данное время. Более того, он отлично видел ситуацию, как хотят столкнуть их лбами, заставить развязать войну, нарушить возможности содружества двух действительно великих родов. Когда сила соединяется с мудростью, смесь получается нереально убойной. Такие союзы не разбить никому. Правда, Лабиен ныне считал себя не таким уж и мудрым, да и Цепеши были не так уж и сильны, коль теряли позиции. А ещё Максу было просто до безумия интересно – кто же они такие, эти Волки, на самом деле.

- Игорь.
Повторил за собеседником Лабиен, и отвёл взгляд в сторону от совершенно не интересующего его объекта. Сколько раз он ещё попытается заставить Макса запомнить его имя? Не интересно Пауку, совершенно не интересно.
- Ты так хорошо разбираешься в смерти. Почему тогда ты ещё жив.
Никаких вопросов. И ответов на них тоже не будет. Вампир не хотел говорить. И не хотел ничего понимать. Цепеши сейчас очень пригодились бы, но если они все такие туповатые, как этот, то лучше от идеи отказаться.
Просит. Максимилиан глянул на Цепеша пренебрежительно. Все они просят. Ходят, просят, у него, Лабиена, для себя, любимых. Макс ненавидел всех, кто просит его о чём-либо. Что они могли дать ему? Почему он должен обязательно всем и всегда помогать? Верили в богов, поклонялись, несли им дары и пожертвования, а просили Макса! Кому вот такое понравится-то?
- Я знаю.
Громко, грубо заявил Лабиен, резко встав с места и уронив одеяло на пол.
- Я знаю. Ты думаешь, что я уступаю тебе в уме, молодой Цепеш?
Имя Макс вновь проигнорировал, абсолютно специально. Ему было неприятно, и даже противно, признавать Игоря равным себе, говорить с ним, как с тем, кто мыслит с тобой одинаково. Этот вампир был не умнее рядовых солдат из армии Паука. Боец, выполняющий приказы. И разница меж ними была лишь в том, что солдаты не заваливались к Лабиену среди ночи, чтоб сообщить настолько очевидную информацию, да ещё и предоставить её так, будто Макс сам не понимает, что происходит вокруг! Возмутительно, дерзко поступал этот Игорь. И Лабиен не находил, нет, он просто не искал ему оправданий. Воину положено служить и выполнять приказы. И не больше.
- У Цепешей есть принципы. У Лабиенов они тоже есть. И у меня они есть.
Мимолётный порыв вытолкать вампира взашей был подавлен, хотя Макс оценил эту идею, как возможную в дальнейшем. Патриарх с юных лет отличался аналитическим умом, и сам считал, что родись он позже, его бы понимали больше и даже ценили, а не как сейчас – считали сумасшедшим. Ему это мало мешало, но обидно-то было. И теперь этот вот, Игорь, тоже смел сомневаться в состоянии ума Лабиена, если говорил то, о чём Макс ведал, не выезжая и за пределы Рима. Паук всё всегда знал, молчал только.
- Советы родов всегда обладали высшей властью, и теперь, теряя её, не могут смириться с этим. Но будущее за властью патриархов. Я догадывался о потере власти Доминика. Догадывался ещё до того, как вы начали думать об этом. Это очевидно – постоянно отходить на восток, почти сотню лет, какой же дурак мог находить это совпадением?! Нашим родам не выгоден союз.
Последние слова Лабиен произнёс с нескрываемой горечью и сожалением.
- Так считают все. Воинственные Волки не способны признавать власть над ними. Пауки умеют лишь властвовать – в этом их сила. Цепеши не признают власть над собой, как и ты никогда не опустишься на колени предо мной.
Всего несколько шагов, чтоб поравняться с Игорем. Непривычно. Непривычно мало места и недостаточно воздуха. Лабиен вздохнул, не прекращая сердито смотреть перед собой, даже не на Цепеша – мимо него. В залах дворцов привычнее. Но вместо роскошных помещений Лабиен видел перед собой грязные стены простой русской избы. Вместо грамотных придворных напротив стоял молодой вампир, который навряд ли понимал, к кому он пришёл и что вообще следует говорить, как вести себя в присутствии великого правителя земель. И всё же Лабиен прибыл сюда по своей воле.
- Я считал иначе. И продолжаю считать, пусть мнят меня глупцом.
Признать кого-то равным себе, значит разрешить ему идти рядом. Как можно доверять тем, кто привык убивать любого, чьи силы являют собой опасность?
- Я не помогу тебе с твоим горем. И ты не поможешь мне с моим. Если твоя жена вправду похищена Советом – она не в Италии. Франция, возможно, даже какие-то нейтральные земли. Я не вернусь на престол сейчас, раскрыв себя только из-за твоей жены. Ещё не время выходить мне из тени на свет.
Далее Макс не сказал. Он смолчал о многом, считая, что его однозначно не поймут, когда патриарх скажет о разменных картах. Противостояния Советов и патриархов шло достаточно долго. И Лабиен ждал их действий, он просто сидел и ждал их ошибочного хода. Заставлял ошибиться, вынуждал это сделать. Они сделали свою фатальную ошибку. Выкрали ребёнка, вступили в сговор с другими родами и семьями. Максимилиан ехал спасать не дочь. Он ехал творить историю так, чтоб у неё было право на хорошее продолжение. Паук играл в жизнь и жизнями: своими, чужими. Разменивал страны и города, покупал пути отхода, союзников и врагов. Как такое объяснишь?
- Наши цели слишком различны. Ты хочешь спасти настоящее, я же пожертвую им ради будущего. Я не бог, чтобы помочь всем, не надо меня просить. Я не могу помочь даже себе. Европа считает Россию просто территорией для раздела. Но и Рим грабили много раз, но он стоит и поныне.
Волки были жестокими воинами. Пауки являлись безжалостными правителями. Что из этого ужаснее – покажет лишь история. Но Лабиен упрямо полагал, что страшнее окажется только их грамотный союз.
- Чтобы выиграть войну, объявленную Советами, твоему отцу придётся смотреть не только трезво, но и широко. А ещё – безжалостно. Не тебе, а патриарху твоего рода. Поэтому я собирался говорить с ним, но не с тобой.
Ещё одна вынужденная пауза, но на этот раз Лабиен решил сказать всё.
- Если ты считаешь, что глава рода Волков не мыслит даже трезво – лучше убей его. Что он за правитель, которого даже собственный сын не ставит ни во что и не верит в него. Как я посмею доверять ему после этого?
Это можно расценить как вызов. И глупцы это так и сделают. Впервые за века своего правления, Лабиен не собирался покупать дружбу своих союзников, он хотел сотрудничества на взаимовыгодных условиях. Ему было, что предложить Волкам, и у Цепешей найдётся то, что нужно Пауку. Но чтобы сделать такой рисковый шаг, нужно знать своего союзника, как врага – видеть его неприкрытое лицо, силу, знать о том, на что он способен.

- Я перенял власть от матриарха своего рода, наше общество шагнуло куда дальше первобытного строя, в котором остались вы. Да и я ещё в силе.
Отмахнуться от юнца было просто. Игорь был молод. Но гонора в нём умещалось достаточно, чтоб Максимилиан начал интересоваться им. Лабиен слышал рассказы о потрясающей способности Цепешей перевоплощаться в настоящего зверя. За эту способность их многие ненавидели, гнушались сотрудничать или просто боялись. Лабиена это нисколько не смущало и не пугало вовсе. Чувствовать то, что творилось нынче в сознании Игоря, было просто, даже не обладая никакой склонностью к эмпатии. На какую-то долю секунды Макс даже проникся неким подобием страха, но он тут же растворился в непомерном восхищении, тайно сокрытом в сознании, и ещё более необъятном желании узнать всё. Увидеть эту силу и мощь зверя.
- Проблемы с самоконтролем? Я слышал, у вас это семейное.
Совершенное спокойствие плескалось во взгляде потемневших глаз. Макс отличался хладнокровием всегда. Пирокинез, казалось бы, подхлёстывал к совершенно иной сущности, но неукротимый огонь в руках Паука всегда приобретал холодную точность и идеальный расчёт, пригодный для удара. Подначивать хищника было делом опасным, но крайне забавным и простым. Лабиен тоже был таким же хищником, и, не обладая подобным даром к перевоплощению, он умел нечто другое, против чего не устоит и волк. Максу были доступны и мысли юнца. О, о чём он только не думал. Паук даже однажды искренне улыбнулся, благо, Игорь в это время уже смотрел себе под ноги, а не в глаза Лабиену. Волк бы не понял, с чего так лыбиться вдруг вампиру. А, может, и понял, разозлившись наконец-то, и позволив Максу увидеть то, что ему было необходимо. Своего союзника, как и своего врага, следует знать в лицо. Знать о его силе и мощи, и о его недостатках. Ведая обо всём, изъяны и пороки проще сделать сильной стороной, используя во благо или против него самого, в зависимости от ситуации. Некоторые любили предавать. Но Лабиен предателей люто ненавидел, поэтому наказывал грубо.
Мысли и действия Волка говорили только об одном – он кинется, не может не кинуться, не сдержит молодой вампир своего зверя. Но Максимилиан не отступил и на шаг, не попытался избежать удара. Зачем? Ясное дело – порой стоит подставить щеку, чтоб потом использовать возможность ответить тем же. Тогда, когда будет выгодно и не ранее того. Вновь точный расчёт и холодный анализ ситуации. Боль? Подумаешь! Разве это боль! Лабиен смирился с потерей дочери. И даже с потерей жены. Он рисковал всем, действовал хладнокровно, но это не значит, что он ничего не чувствовал. Внутри будто всё выгорело, когда патриарху сообщили ту страшную весть, и более не всколыхнулось ни разу. И тогда, когда он отправил свою жену дальше от себя, не сообщая никому о том, куда же она будет доставлена.
Удар был довольно сильным, но недостаточным, чтобы нанести непоправимый вред вампиру. Да и Макс не был идиотом, постаравшись предотвратить неприятные последствия удара ещё до того, как он был нанесён. Ошарашенный вид Игоря говорил о том, что его поступок стал неожиданностью и для него, но видимо Волк отступать не собирался.
Тратить время и силы на остановку крови Лабиен не стал. Радостно оскалился сторону сына патриарха, хотел было ответить ему тем же и туда же, но вдруг передумал, продолжая разглядывать того внимательно, придирчиво. Знал ли Игорь, что он сделал сейчас? Нет, не знал. Не мог знать.
- И это всё, на что ты, волчий выродок, способен?
Громогласно рассмеялся Лабиен, и ударил в своего противника какой-то странной смесью отточенной биоэнергетики и подавления воли. Он не преследовал цели убить Игоря, так же, как и покалечить того. Очередная игра, даже показавшаяся Максу интересной и увлекательной, была начата. Вампир вытер рукавом белоснежной рубашки стекающую по подбородку собственную кровь, и неторопливо направился ближе к противнику.
- Не демонстрируй свою силу, не зная ничего о моей. Это глупо. Понимаешь?
Безмятежно заявил Лабиен, осознавая, что навряд ли Волк ныне вообще способен хоть что-то понимать. Им вела ярость. Внутренняя же борьба, что проводил он с собою, забавляла Максимилиана. Ему, порой, тоже приходилось вступать в схватку с собственной силой. Переговоры с хрупкими людишками последние пару сотен лет в его исполнении всегда проходили гладко, хоть иногда так и хотелось жахнуть хорошенько по этим убогим подавлением воли или чем поинтереснее. Смертные твари всегда считали себя значимыми и сильными, на деле же они мало чего стоили. Лишь еда. Но гонор свой показывали в разы круче, чем этот молодой вампир.
- Что-то ещё? Или уже начнёшь молить о пощаде?
Спокойные слова, что, скорее всего, ранили сильнее дюжего удара в челюсть.
- О пощаде твоего отца, твоего рода и твоих близких. Ты потерял жену, но на этом даже не собираешься останавливаться. Меня объявили мёртвым патриархом, но для тех людей, владеющих землями и моими войсками, я остался жив. Флот. Армии. Личные войска. У меня есть всё. Что есть у вас?
И всё же Лабиен жалел, что тут было так мало места. Из стороны в сторону не походишь даже по нормальному, а ведь так лучше думается.
- Ты сам сказал, что Цепеши потеряли власть над Советом. Доминику не подчиняются. Положение Волков в России пошатнулось. Возможно, я бы поверил в провокацию и подставную информацию, если бы сам не знал того, что ты сказал мне, наследник рода Цепеш. Ты пришёл спасать свою жену, и теперь ты потеряешь всё. Кроме своей жизни. Её я сохраню тебе. Чтобы видел ты, как это страшно потерять всё, не имея и надежды помочь родным.
В конце спокойного монолога слова прозвучали странным напряжением, и Лабиен поспешил вновь пройтись по непростительно маленькой зале избы.
- Что ты теперь будешь делать, Игорь? Нападёшь на меня? Попытаешься убить меня? Сбегаешь пожаловаться отцу? Я даже отпущу тебя сейчас. Беги.
Теперь уже Макс был готов и к нападению – стремительному ли, или нет – не имело значения. Он отразит большинство атак того, чьи мысли читает. Остальное не принесёт ему серьёзного вреда и компенсируется парой лишних глотков солоноватой, горячей крови. Как же забавно наблюдать, как дичь сама загоняет себя в угол, не имея опыта поступить правильно.
- Ну, твои действия. Я жду, Игорь Цепеш.

Больше, чем ты думаешь. Сколько раз Лабиен слышал эту фразу? Так часто, что помимо короткой усмешки более никакой реакции она не вызывала.
- Конечно, я дурак и трус. А ты – кто? Тот, кто остановит меня?
Ярость. Она великолепна, особенно в своём животном, первобытном проявлении. На это стоило не только посмотреть, но и поучаствовать.
- Убей. Ты не первый. Многие жаждут моей смерти, что даже объявили мёртвым. Думали, я не вернусь. Но ты менее изобретателен, однако.
Приготовиться к атаке? Лабиен был готов к ней ещё до того, как этот молодой волчий выродок переступил порог этого дома, до того, как он вообще появился в этой богом забытой, нищей деревеньке на границе мира.
«Имя. Твоё имя так дорого тебе, Цепеш. Но пока оно ничего не стоит. Лишь набор букв, простой набор букв, чёртов ты молодой ублюдок. Именем оно станет лишь тогда, когда тебя начнут признавать. Если ты до этого вообще доживёшь. С такой-то ненавистью и жаждой убийства…. Юный глупец».
Макс не озаботился, чтоб его размышления были доступны его оппоненту, сокрыв их надёжно в своей памяти. Волк вновь делал то, что от него ожидал Лабиен – нападал. Может быть, он для другого просто не создан? Не умеет, не учили. Так бывает очень часто. Не воспринимал молодой Цепеш Лабиена всерьёз. Очередная чужая ошибка, которую Паук всегда способен сделать фатальной. Уйти от удара даже проще, чем в первый раз. Можно сказать, что тогда Макс не ожидал именно такого удара, но сейчас разъярившийся зверёк думал так громко и чётко о своих стремлениях, что даже если б вампир вдруг решил подставиться под удар, его тело сделало бы всё за него, опередив соперника. Молодость. Лабиен ухмыльнулся, оценивающе глядя на Цепеша. Удар Волка всё же достиг цели, но наверняка не так, как Игорь хотел этого.
- Я не сомневался и минуты, что мы сможем договориться с твоим родом.
Спокойно пояснил Паук, сделав шаг назад. Здесь было слишком мало места, и теперь, наконец-то, оно будет играть на стороне Лабиена. Пауку не нужно было подходить к противнику, чтобы напасть. Его способностей достаточно, чтобы навредить, не опускаясь до рукоприкладства. Проникнуть в мысли собеседника – грубо, жестоко, разрывая забавный мыслительный процесс. Волк вновь думал о нападении, но Максимилиан искал нечто иное в его памяти. То, что способно сыграть против обладателя этих мыслей. Лабиен был уверен в своих силах – ни раз и не два он проделывал нечто подобное. Татуировка надёжно скрывала возможность проникновения в его собственные мысли, даже если оппонент являлся неплохим телепатом. Мозг – странный орган, он всегда помнит то, что мы так стараемся спрятать ото всех. Даже от себя. Все хоронят такие памятные моменты, укрывают, как можно дальше, но при первой же возможности, при самом неудобном стечении обстоятельств, мозг заботливо подбрасывает им их воспоминания, те самые, от которых в жилах стынет кровь и холодеет сердце, пропуская удары. Лабиену ли это не знать, ему ли не знать, где и как отыскиваются такие вот воспоминания. Молодой Цепеш нарвался сам. Его никто не просил нападать. Он, как и многие, обиделся на правду, брошенную ему в глаза – прямиком, без сокрытия. Макс не любил говорить загадками с теми, с кем собирался сотрудничать. Ему казалось это низко – другое дело, скрывать от своих врагов информацию, подменять её, заменять на более выгодную. Волки ему не были врагами. Но и не были союзниками на данном отрезке времени. Молодой Волк сам пришёл к нему. Но не пожелал слушать то, что говорил Паук. Лабиену это не понравилось. Нет, не его желание отомстить, а напрасные телодвижения, не несущие под собой ничего интересного. Как он мог? Нет, как он мог испортить Пауку так замечательно начавшуюся игру?!
Подавление воли, внушение – если задействовать всего и понемножку, существенного вреда не нанесёшь. Зато оставишь своего оппонента без возможности каких-либо действий с его стороны. Мир для попавших в ловушку Паука не меняется, но будто приходит в движение, полностью дезориентируя противника. Словно через тонкую паучью сеть начинает смотреть он на мир. Смотреть и понимать, что он не в состоянии побороть свою апатию и желание сбежать. Но самое интересное начинается лишь при проникновении в самые сокровенные мысли. Страхи. Опасения. Там всегда есть, где разгуляться. Игры разума. Лабиен любил играть, порой убивая попавших к нему в руки противников. Это случалось часто. Чаще, чем хотелось бы того Максу. О кровожадности Цепешей ходили легенды, но никто не складывал рассказов о пытках, подчас творящихся в залах Родового Гнезда Пауков. Почему? Просто потому, что это было слишком страшно, чтоб об этом говорить после, нести в народ. Все боялись, поэтому молчали.
Молодое дарование даже пыталось сопротивляться, может и неосознанно, что делало объект более интересным. Заодно, как бы невзначай, Макс определил, что через парочку веков Волк вырастет в сильного противника, если выживет: желание проникнуть в память глубже возрастало, но пока Лабиен сдерживал свою силу, используя лишь её ничтожную часть, не способную на разрушения, но способную на нечто другое, тоже неприятное. Почему-то Максу показалась забавным странная нелюбовь наследника к прикосновениям. Безобидная слабость, что ж, лучше давить на неё, нежели продолжить выискивать и без того в уставшем сознании что-то другое. Несколько образов из прошлого, несколько воспоминаний, искусно смешивающихся с нынешней действительностью. Когда твои страхи из прошлого вдруг появляются в настоящем – это необычно и всегда заслуживает внимания несчастной жертвы. Прямой контакт с объектом Пауку не был обходим, чтоб расправляться с его мозгом, как вздумается. Сюда же притянуть жену и совсем недавние, и от этого лишь более существенные, страхи и о ней. У Игоря она была красавицей, во всяком случае – в его воспоминаниях. Лабиену даже ничего придумывать не пришлось, лишь ещё раз воспроизвести то, что мозг Цепеша уже представил. У её палача будет лицо… лицо будет, пожалуй… Паук замер, так и не закончив образ в подсознании Игоря. Так и осталось перед глазами полуобнажённое женское тело, да её мучитель подле. Это лицо, что промелькнуло в воспоминаниях Игоря – совсем недавних, свежих, было знакомо Максимилиану тоже. Он уже видел этого вампира в своих землях, но не как Цепеша, а как родственника семьи Куртене, что входила в состав рода Лабиен. Порой в мыслях ужаса исследуемого объекта находишь то, от чего тебе самому становится вдруг слишком плохо, чтобы продолжать. Лабиен пересилил себя, заставив отпустить мысли Игоря спокойно и аккуратно, не повредив разума, хотя жажда убить Волка была просто запредельной.
- Моя дочь не в землях Волков. Она на землях моего рода. Покуда патриархи собирались свергнуть власть Советов, Советы делали то же самое по отношению к патриархам. Я догадывался об этом, но… не хотел верить.
Понял ли Цепеш всё то, что сказал Макс? Нет. Вот поэтому Лабиен и хотел вести диалог только с его отцом! Искомые объекты никто не прятал. Их местоположение – ловушка для патриархов. В себе Паук был уверен – он не попадётся. А вот эти Цепеши… Им плевать на выгоду, они хотят спасти!
- Где сейчас патриарх рода Волков?
Единственный вопрос, который теперь беспокоил Лабиена, был задан.

Отредактировано Максимилиан Лабиен (19.10.2015 00:33:14)

Не заметить отчаянную попытку хищника рвануть к выходу, было нереально. Молодым был ещё наследник рода Волков, для Лабиена молодым. Когда размениваешь шестую сотню лет, мир начинает казаться таким зелёным, неопытным. Максимилиан часто задумывался над несовершенством жизни, размышлял о справедливых, точных законах и всё грезил мечтами создать непобедимую империю, чтоб не порушить её ни войнам, ни распрям. Но в реальности всё было куда прозаичнее. Заговоры, дворцовые перевороты, предательства, интриги и постоянная подковёрная возня. Самое неприятное, что отчего-то все считали, что старый Паук ничего не замечает. Досадно же. Когда уж теперь-то строить новую империю, своя-то жизнь на волоске висит.
- Да не съем я тебя. Чего шарахаешься-то?
По-свойски заверил Лабиен, и фыркнул, глядя на стремление Цепеша убежать. Разумеется, Волк не собирался рваться к выходу, точнее – это не собирался делать Игорь Цепеш, но его звериная сущность считала, скорее всего, по-своему. Макс был опасен, очень опасен, и куда смотрел наследник, нанося первый свой удар? На усталость противника? Или на свою усталость. Выглядел отпрыск Доминика каким-то замученным. Тоже вот, союзники. Вначале скалятся, потом – кидаются, а потом отпускай их с миром ещё!
- Это очень хорошо. Я боялся, что он поспешит с действиями по отношению к Франции. В письмах ему, я упоминал об этом, не думая, что это важно.
Бегло объяснил Лабиен, не собираясь вдаваться в более конкретные вопросы переписки между патриархами. Он всё ещё не знал, как сильно сын Цепеша участвует в вопросах политики, но считал, что дипломат из него отвратный.
- Зачем Доминику твоя голова без всего остального? Думать ты, конечно, не умеешь, но этому учатся и в более поздние годы жизни, так что, живи уж.
Отмахнулся вампир, усевшись назад, на кровать. Лабиен не особо устал, но то, о чём он думал теперь, было очень важным и крайне безрадостным.
«Совету моего рода всегда удавалось идти против меня лишь по касательной. Я вынудил их действовать против меня напрямую, и они поверили мне. Но я не мог и предположить, что род Волков оказался замешанным в моём уничтожении. Убить двух зайцев одним выстрелом – честь для любого охотника. Но мы, кажется, умудрились пристрелить сразу трёх. Или больше».
Ухмыльнулся Паук. Привычка обобщать. Лабиен всегда находил своих союзников продолжением себя. Как воин держит меч и щит, с помощью которых он сможет напасть или защитить себя, так и Макс видел соратников как средство для достижения тех или иных целей. Не своих личных – неизменно, всегда только общих. Паук вообще считал, что будь он один, то давно бы помер со скуки и совершенно добровольно. Знать наперёд тысячи ходов своего противника, которого ты изучил целиком, полностью, вдоль и поперёк – смерти подобно! Куда интереснее каждый раз новые, неизвестные.
- Выходит, тебе свою жену следует искать далеко не в моих землях.
Стоило, наверно, объяснить ещё – почему, но Лабиен промолчал, взглянув на Игоря. О жестокости и бескомпромиссности Доминика ходили самые настоящие легенды, так же, как и о неуступчивости и самодурстве Макса. И Пауку всё было интересно понять, глядя на сына Волка, как много же правды содержали под собой эти сказки. Игорь оказался самоуверенным ублюдком, но Лабиен ещё пока не забыл, при каких обстоятельствах им пришлось встретиться. Сам Макс, порой, не находил в себе силы, чтоб сдержать те чувства, которые переполняли его. Вот, совсем недавно, умер его сын, теперь похитили дочь и, наконец, он не может поддерживать никаких связей с женой, чтоб не раскрыть её местоположения. Возможно, всё напрасно, и Калиса уже мертва. Но Лабиен не желал об этом даже думать. Дай себе лишь слабость, сорвёшься тут же, как молодой Игорь Цепеш. Понимал ли он, этот юнец, что Паук многое бы отдал, чтоб иметь возможность так же просто помахать кулаками, не оглядываясь на ранги и занимаемые положения?
- Совет рода Волков не раз пытался навязать мне свою политику. Я своему-то Совету не доверяю, тем более не слушал и ваш. Французский род давно уже был против меня, желая захватить власть. Но для этого им пришлось бы делать слишком многое. Они решили пойти коротким путём, и когда после смерти Петра первого, российского правителя, союз с Россией стал невозможен, французы быстро нашли себе другие территории на востоке – Речь Посполитую. Удобное расположение, и земли хорошие. Волки серьёзно считали, что алчные Пауки им оставят хоть что-то от их власти?
Хороший вопрос! Отчего-то Макс полагал, что наобещали им много чего. Его сородичи такое умели делать в совершенстве. И ведь верили им, падлам!
- Интересно, Доминик ещё способен собрать Совет рода? Я бы мог сделать вид, что клюнул на удочку и прибыть на ваш совет за своей дочерью. Которой у вас, разумеется, нет. Зато собравшийся не в полном объёме Совет Волков, даст лишний повод Доминику выразить ему недоверие. А моё присутствие заставит многих из Пауков отказаться от сотрудничества с Волками. Останутся лишь самые стойкие, ими-то мы и займёмся позже.
Макс не обмолвился о том, что если патриарх Лабиен объявится живым на переговоры с Волками, добротная часть Совета рода Пауков, скорее всего, откажется от убийства его дочери. Он раскроет себя, и это будет означать, что его ликвидация не удалась. Организовать срочно новую никто не успеет. Выходит, что патриарх явится к себе домой полноправным правителем, и начнёт карать направо и налево всех, кто ему неугоден, при чём – законно. Поэтому привыкшие к преклонению придворные твари, скорее предпримут попытку отмыть свои руки от крови, пока не поздно, а не проливать новую.
- За Домиником посылать не имеет смысла – если он едет сюда, то пусть едет спокойно. Час-два ничего нам не даст, а вот разъярённый новостями патриарх Волков может выкинуть то, что мне совершенно не выгодно.
Лабиен никак не мог решить, что ему не было свойственно, что делать с Игорем. По-хорошему, поднявшего руку на патриарха казнить надо. Но пытаться наладить сотрудничество с Волками с казни наследника – это смешно. Доминик не простит, вот пусть Доминик сам и разбирается с сыном.
- Отец-то, поди, оценит твой успех – мало кому удавалось ударить меня. До сих пор некоторые верят, что моя кровь черна, как смола, а не красная, как у всех. Ну, сам видишь, враньё это всё. Обычная кровь – что у тебя, что у меня.
Сравнивать себя с Волком считалось гнусным делом. Этих вампиров, обладающих поистине несравненным даром, обходили стороной, считали псами, гнушались сотрудничать. Лабиены же, наоборот, пользовались популярностью, и с ними так и норовили сесть за стол переговоров. Это казалось несправедливым. Макс ненавидел несправедливость, если, разумеется, сам её не творил, поэтому решение сотрудничать с «блохастыми шавками» пришло само собой, и менять его Паук пока что не собирался.

- Да, они. Дела их пошли плохо не так давно, но лишь по одной причине – они несколько лет пытались сместить меня. И теперь – меня нет. Они непременно начнут действовать, или уже действуют. Но это хорошо.
Говорить, что всё хорошо, когда кругом полная задница – в привычках Паука. Он плетёт свою паутину, смотрит на ситуацию со стороны, и ему видно, что клюнувшая на опасный серебристый шёлк жертва, станет лишь трупом. Нити паутины тонки и красивы, но несут они лишь смерть за собой.
- Нет ошибок в том, что свойственно роду Волков. В этом ваша сила.
Довольно грубо отозвался Лабиен. Он считал, что его роду не хватает вот этой самой агрессивной жестокости. Сам Макс умел причинять и боль, и сражаться умел, но агрессии к противнику испытывал редко. Всё всегда старался использовать себе во благо – и друга, и товарища, и кровного врага.
- Отлично. Если Доминик инициирует Совет, и я буду приглашен на него – мне удастся заявить о том, что я выжил, одновременно же, твой отец продемонстрирует наличие неких договорённостей с патриархом Пауков.
Лабиен пытался объяснять как можно конкретнее. Он всё ещё не доверял именно Игорю, предпочитая, как патриарх своего рода, иметь дело лишь с Домиником, не посвящая в собственные важные дела остальной круг лиц.
- Её там и не может быть. Россия не принадлежит Цепешам, она принадлежит Доминику. Точнее, как я понимаю – его сыну. С твоим отцом уже были договорённости о содружестве, но никаких соглашений не было заключено. Когда на Российский престол вы не смогли посадить нужного человека, и Россия вышла из войны – все ждали, что я разорву все связи с Волками.
Лабиен замолчал ненадолго. Вообще-то, для общественности, былые связи якобы стали недействительными, и Пауки бросили силы Франции в войну в полной мере. Мало кто знал, что сделал это Максимилиан лишь для того, чтобы вынудить французский род задействовать в битвах множество сил, и чтоб эти самые силы случайно не оказались у родового гнезда Пауков.
- И именно эту рожу я увидел в твоих воспоминаниях – я тоже знал этого вампира. Того, что выдал себя за командира моих войск. Но знал иначе, не как Цепеша, а как родственника семьи Куртене. Меня это и насторожило.
Надо было добавить, что именно поэтому Лабиен и отпустил Игоря, не доведя пытку его сознания до кульминации. Там было много ещё интересного, что можно показать молодому Цепешу, но об этом потом.
- Чего не смешно?
Не понял Лабиен, и взглянул на наследника крайне внимательно. Это ж правда – атаковать и достать Максимилиана никто не мог очень давно. Положа руку на сердце, Паук подставился вполне осознанно, но факта это не меняет – молодой Цепеш не только напал, но и смог произвести удар.
- Да красная она, красная. И обычная. Вкусно?
По-доброму рассмеялся Макс. Наблюдая за тем, как вампир изучал своё ранение. Странные эти Волки всё-таки, будто из другого мира. Необычно.
- С тобой всё в порядке? Ты что-то немного… позеленел.
Не сдержав улыбки, обеспокоенно спросил Лабиен. Вроде бы, сознание Игоря он повредить не мог, разорвал контакт аккуратно, даже бережно. И всё же это был отпрыск Цепеша – вампира, что способен обращаться в волка. Может у них вообще всё по-другому и пора уже спасать наследника, а Макс ему тут всё про политику, да про мировые договорённости рассказывает.

Отредактировано Максимилиан Лабиен (12.10.2015 23:03:59)

Игоря охватило тоскливое беспокойство, нарастающее как штормовой вал. За несколько долгих секунд до Максимилиана вампир узнал, что вот-вот произойдёт то, чего Цепеш-младший так боялся и к чему стремился одновременно. Встреча с Патриархом. Ничем другим это не могло обернуться.

Вопреки страху, который Наследник испытывал перед своим грозным отцом, Игорем завладела радость, простая, совсем детская. Чистое, прекрасное чувство, которое Волк питал к единственной силе, способной защитить его ото всех бед. Игорь привык оберегать близких. Он покровительствовал всем, до кого мог дотянуться, и только отец защищал его самого.

Следом пришла неловкость, принесла с собой тревогу, спутала все карты. Цепеш-младший растерялся, не зная, как реагировать на раннее появление отца. Всё это грозило вампиру грандиозными неприятностями, трёпкой, если угодно. Скорый на расправу Доминик не внемлет никаким оправданиям, особенно если Максимилиан плеснёт масла правды в огонь его гнева. Сообщит, например, что "болтливый щенок" наговорил гадостей, отоварил по лицу и мечтал надеть на голову тот полновесный горшок в углу. Мрак!

Патриархи сделали убедительную попытку обменяться любезностями.

— Игорь? Сын, что ты делаешь здесь?

— Здравствуй. Отец, я приехал, чтобы...

"Чтобы что?"

Ради чего и во имя чего Цепеш-младший приехал к Лабиену, нарушив указания своего Патриарха? Ради Анны Михайловны, которой ничем не сумел помочь. Идиот.

"Ну, сейчас он тебе устроит..."

К большому удивлению Игоря, Максимилиан промолчал. Ни единого слова не сказал отцу из того, что случилось в избе тет-а-тет с Наследником. В воздухе всё ещё висел густой флёр крови, дразнил чуткое звериное обоняние. Наверное, Волк и сам немного пах кровью из-за раны на боку, которую следовало грамотно обработать.

Лабиен оказал врагу неоценимую услугу, поступил благородно. Стыд плеснул в лицо вампира алой краски: Цепеш ударил Паука, а тот не только стерпел, отпустил с миром, но ещё и скрыл опасную для Игоря правду. Тщетные усилия! В попытках докопаться до истины Доминик обратит против сына телепатию, взломав неуверенную, слабую защиту, которую Цепеш-младший волей-неволей выставит.

Ситуация патовая, Игорь просто не видел достойного выхода из неё. Вина нахлынула так стремительно, что её, колючую, обозлённую, некуда было девать. Вампир не хотел больше вступать ни в какие конфликты: размолвка с Максимилианом вымотала Цепеша, усталость последних дней притупила робкое благоразумие.

—... Значит, донесения Совета далеко не ложны.

— Это не так. Совет провёл нас, — вздохнул Игорь.

Цепеш перестал злиться, ненавидеть, реагировать на события, плохие и хорошие, на уроки, которые преподавало ему провидение. Игорь понял, что сейчас расскажет всё. Сам. По доброй воле. Чтобы его оставили наконец в покое и позволили немного отдохнуть.

— Отец, я нарушил приказ, — устало начал Цепеш-младший. — Я приблизился к границам Речи Посполитой с маленьким войском, надеясь отыскать хоть какие-то следы Анны Михайловны, но потерпел неудачу. Когда я узнал, что Патриарх Лабиен просил тебя о встрече, я поменял направление и приехал сюда, в Приволье, где поведал ему о провальной политике Цепешей в Российской империи. Далее у нас с Максимилианом произошёл конфликт, и я... я ударил его. Всерьёз попытался убить, но как видишь, безуспешно. После этого я планировал убраться отсюда, пока ты не подъехал и не узнал о том, что я натворил. Видит Бог, я не лгу.

Нагло до крайности. Просто нет слов, до чего нагло! Удивительно, что Доминик выслушал этот кошмар без попыток всыпать непутёвому дураку, который по несчастному стечению обстоятельств его сын, немедленно.

— Я виноват перед всеми. Максимилиан, я ещё раз прошу прощения за беспокойство мной и Патриархом, — Игорь склонил голову. — Отец, готов понести заслуженное наказание, хоть шкуру снимай на рассвете. Но ради всего святого... Разреши мне поспать пару часов. Можно я пойду?

Отредактировано Игорь Цепеш (15.10.2015 11:57:33)

Обычно, привычно, до тоски предсказуемо. Игорь знал, что так произойдёт, задолго до того, как проговорил свои последние реплики. После слов "я его ударил" можно было не продолжать в принципе: Цепеш-младший понимал, как поведёт себя Цепеш-старший. Что убьёт его на месте, говоря фигурально или не очень. Спать от этого хотелось не меньше. Усталость мягко обнимала Волка за плечи, густо токала кровью в висках.

— Сейчас, сейчас ты у меня поспишь. Пару часиков. В хлеву, со скотиной!

Игорь был бы рад и этому. С благодарностью ушёл бы с глаз долой, "влез" бы в шкуру, теряя на обращение тот минимум сил, который ещё держал вампира в сознании... Свернулся бы в живой звериный клубок, чтобы сохранить тепло, и заснул бы. Заснул, Господи! Если бы Доминик приказал это всерьёз! Наивные мечты.

Патриарх вытолкал его. Наследник слышал те сбивчивые извинения, объяснения и просьбы, которые отец сумел оформить в слова. Доминик пах адреналином, клокочущим бешенством, слепой яростью — как угодно. Внутренний зверь Патриарха бесновался, сходил с ума от бесконтрольной злобы. Игоря со своим волком объединяло усталое спокойствие, бесконечная покорность судьбе, воле отца, всему тому, чему он не мог противостоять.

— Пошёл.

Цепеш обернулся. Он и не думал сопротивляться, но чувство концентрированной ярости, полыхающее прямо рядом с ним, поневоле внушало страх. Рискни Игорь сцепиться с Домиником, ещё неизвестно, чья бы взяла. Цепеш-младший со своими тремястами девятью годами в ширине плеч и боевой подготовке почти ничем не уступал Патриарху. В своё время тот обучал его лично. Игорь помнил все приёмы Цепеша-старшего, умел их предугадывать и располагал арсеналом собственных. Утомление, естественно, сказалось на физическом состоянии Наследника, в остальным... Зато в поединке способностей более опытный Доминик обставил бы сына без особых усилий. Проблема заключалась в другом: Волк скорее откусил бы себе руку, чем поднял бы её на отца. Вбитая плетью дисциплина обязывала на почтительное отношение к Патриарху.

Наказания Игорь не боялся. Боль невидимыми нитями пронизывала всю его жизнь от детства до самой зрелости. С кнутом старший сын Доминика познакомился в раннем возрасте, а потом били все, кому не лень и тем, что под руку попадалось, без пощады и оглядки на родственную связь с Патриархом.

С болью Игорь считался по-своему. Это бесхитростное чувство Волк нёс в себе ежеминутно, ежечасно. Регенерации словно не существовало в принципе, извечно что-то ныло. Вот хотя бы поджившая рана на боку... доставляла неприятностей, саднила.

Тело не всегда одинаково отвечало на мучения. Время от времени Игоря выбрасывало в какое-то странное, если не сказать пугающее состояние, когда организм не реагировал на боль как таковую, отменял её. С ним приключалось то, что человеческие медики многие десятилетия спустя назовут травматическим шоком и найдут способы бороться с ним. Но в последние годы это происходило редко-редко, а болевой порог, взвинченный постоянным насилием, возрос до небес.

В сонной апатии Игорь успел удивиться, как светло на улице. Пока он портил Лабиену лицо, взошла луна, единственная свидетельница расправы. Лунный свет — дар Господа, не иначе. Опасней нет, чем кнутом без разбора, а Цепеш-младший хотел жить, несмотря на и вопреки всему.

— Раздевайся.

Игорь безропотно стащил через голову рубашку.

— Считай.

Луна — подруга, а цифры — предательницы. Нет ничего проще, чем сорванное дыхание и крик на один-единственный счёт. Хотя Игорь давно освоил бесхитростную науку под названием "молчи, иначе добавлю". Наследник знал, где черпать сил для терпения — всё там же, в мыслях о матери, — но отец в одночасье превратил их в кошмар:

— Хоть один лишний звук – я сошлю тебя вместе с твоей матерью в Сибирь. Пусть она сама посмотрит на то, что воспитала. Я всегда был против этих бабских нежностей, но разве слушал кто меня. Она ответит за твою ошибку.

Цепеш-младший похолодел, даром, что на нервах ночного мороза пока не чувствовал. Проклятье! Зачем вплетать сюда мать! Это ведь не она набросилась на Паука с кулаками! Не она обещала свернуть ему шею! Как подло, Господи... Просто несправедливо.

Почерневшие брёвна косого сарая пахли сыростью, зимой и нищетой... Волк как обычно устроил ладонь на ладонь и опустил голову. Себе он ничем не мог помочь, зато мог спасти от расплаты ту единственную женщину, которая проливала по нему слёзы.

Если в полную силу — страшны только первые десять, максимум двадцать. Дальше всё сливается в печной жар, в раскалённый металл, который кто-то пролил ему прямо на спину. Рассудок течёт, плавится. Странное чувство, странное, но спасительное, иначе от боли свихнуться недолго. Лишь бы порол не бессистемно, лишь бы смотрел, куда прикладывает силу... Но и этой милости у Игоря не будет.

Цепеш дёрнулся от первого удара, как это обычно с ним бывало, однако смолчал. Смолчал неподъёмным усилием воли: измученное тело сопротивлялось боли, не хотело ни принимать её, ни гасить. Чувство пришло такое, словно под кожей стремительно протащили раскалённую докрасна проволоку, да там её и оставили.

— Один, — оформил Волк одними губами.

Почти сразу последовали второй и третий, Игорь тоже их сосчитал и понял, что надолго его сегодня не хватит. Переутомление убивало, какая тут порка, Бог мой... Потеряет сознание — окунут в ледяную воду и ещё добавят, а воздух пахнет сегодня кровью... везде. В хате, на улице, и всё одно — багряный металл.

Сказано считать, и Цепеш считал. Волк сбился на круглой десятке. Та просто засохла в глотке, не хотела звучать. Игорь прошептал её и, вроде, повторил громче. Раскровавил губу клыками, пытался молчать, потом говорить и — не слышал себя. Бессмысленно было всё, хотя, наверное, и правильно.

Отредактировано Игорь Цепеш (16.10.2015 17:04:26)

Да, разучился. Чем длиннее становились числа, тем с большим трудом Игорь их озвучивал. "Один" или "два" — это просто. Но попробуйте проговорить "одиннадцать" и так далее, когда на вашу спину плеснули кипящего масла. Ну, или содрали с неё кожу полосами, что по сути делает тяжёлый кнут, когда им хотят доставить глубокую всеобъемлющую боль. Если на то пошло, хороший кнут бьёт сам: масса орудия прибавляет удару силы, а Доминик стремился причинить дополнительных страданий, выплескивая в гневе своё разочарование... Игорь Цепеш не был трусом, неженкой, слабаком — никем из перечисленного. Но живым — был.

Куда? В рабство? Если бы не приказ молчать под кнутом, Наследник бы улыбнулся — страшной улыбкой умалишённого. Рассмеялся бы шелестящим смехом подлинного безумия. Как много злых слов — как мало правды! Готовый умереть ради отца, Игорь ради него жил. Ни для кого больше за свой земной путь не сделал! Если бы сама Смерть пришла за Домиником Цепешем — Игорь встал бы между ним и Смертью. Одно Цепеш понял совершенно точно: он не хотел идти за отцом дальше. Только рядом с ним и никак иначе, а стремление к равенству и есть неготовность подчиняться слепо.

Никто не знал, как много крови потерял Игорь после ранения на границе с Речью Посполитой и до Приволья. Ранили как-то совсем неудачно: кровь сочилась долго, обрабатывать рану толковому медику Цепеш не позволил. Кроме того, вампир был голоден, а причина крылась всё в том же — в нежелании прикосновений. Игорь никогда не трогал покойников, тогда как смертные расставаться с кровью по доброй воле не хотели: трогали Волка руками. Какое разумное существо не схватит агрессора, когда тот вцепился в шею? Звонкая монета не всегда решала проблему. Кому объяснишь, что вампир в один укус пять литров крови не выпьет? Суеверным селянам?

Категорическое неприятие прикосновений год от года становилось всё более острым. Мог ли Доминик подумать о том, какой травмой обернётся для сына патриаршее дозволение наказывать Игоря всем подряд? Детский страх перед болью Цепеш перерос, по-другому и быть не могло. Но Волк по-прежнему ревностно оберегал личное пространство. Так что время от времени с питанием возникали такие вот проблемы, нелепые для вампиров в принципе.

Больно. Одурительно больно. Ошалевшее тело не успевало реагировать, и рассудок медленно заволокло багряным маревом. Перед глазами раскинулась красная сеть, вздрагивающая и переливающаяся всеми оттенками полыхающей муки. Спина превратилась в пульсирующий сгусток боли и вскоре перестала отвечать на удары вообще. То есть, удар-то Игорь чувствовал, но только сам удар. Ощущал, как мир вокруг пропитывает нечто горячее, липкое, с упоительным запахом металлической соли. Волк терял кровь. В стремлении компенсировать потери сердце заходилось бешеным ритмом, ускоряя оборот оставшейся.

Требовалось ещё и дышать! Считать! Молчать! Запредельно много для измученного Игоря. Не кричать — фокус-то нетрудный. Достаточно встретить подачу кнутом на пустые лёгкие, и заорать будет просто не на что. Но после этого надо успеть вдохнуть, выдохнуть, озвучить цифру, не сбиться... Матерь Божья! Цепеш забыл последнее число.

— Сначала!

"Что? Остановись. Прошу тебя... Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё..."

— Считай сначала. И пока ты не получишь свою положенную сотню ударов – ты каждый раз будешь начинать сначала.

Сотню! Это смерть. Волк не искал её. Сама нашла!

"Да будет воля Твоя и на земле, как на небе... хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим..."

С начала... С какого начала? Начала чего? Ах, да, с единицы. По крайней мере, у этого есть начало, значит будет... хотя бы конец. Игорь хотел считать — видит Бог, — пытался считать. Но лучше не считать, забыть про сотню и сделать эту пытку бесконечной, чем криком или стоном подставить под наказание мать. Шайна натерпелась всякого, довольно! Хватит.

—... Пока я не добьюсь своего.

"И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого... Всемилостивый, прости моего отца, прости его..."

На этот случай Волк знал отдельную молитву, о родителях, но страдания давно выключили способность мыслить. Сейчас Игорь помнил текст молитвы Господней и ничего более. Впрочем, отношения со Всевышним у Цепеша-младшего не задались с начала XVII столетия, когда пришлось вникать в другие направления христианства. Воспитанный в католической вере, Наследник венчался с Анной православным обрядом, путал молитвы разных конфессий и крестился слева-направо, за что его почитали безбожником.

— Даже не думай о спасении. И о смерти. Я тебя и с того света достану.

"Мысли читает. Сегодня это совсем просто, да, отец?"

— Повернись ко мне лицом. Я не закончил.

Трясло Игоря страшно. Медленно повернувшись, он встретился взглядом с Домиником и содрогнулся от увиденного. Давно, давно Патриарх не смотрел на сына с холодной сталью-яростью. С обещанием убить его прямо здесь, сегодня, сейчас. Пощады не будет... Как будто младший Цепеш всерьёз на неё рассчитывал! Ха! Это становилось таким простым, весёлым. Забавным, если угодно. Как смерть с её вечной ухмылкой... Всё. Предел наступил. Предел улыбался Волку подлинным безумием.

— Считай.

— Не буду, — упрямо прошептал Игорь.

"Лабиен ведь сам виноват... Получил за дело".

Новый удар кнутом Волк поймал рукой: инстинктивно вскинул её, но промахнулся, только предплечье рассекло до кости. Сознание плыло. Картинка действительности выкрашивалась по кускам. Настоящее, спалённое болью дотла, постепенно угасало. Вместо цвета оставалась чернота, и поднимая веки, Цепеш терял фрагмент за фрагментом восприятия. Несовершенная темнота апрельской ночи вот-вот станет милостивой пустотой, в которой ни мучений, ни страха, ни тревоги.

— Я тебя прощаю, — сорванным голосом шепнул Игорь, чувствуя, как боль деловито выламывает из груди осколки рёбер.

Отредактировано Игорь Цепеш (17.10.2015 20:38:46)