Кто говорит, что вампиры бессмертны? Ограниченные людишки, для которых половина окружающего мира кажется просто страшной сказкой? Как было бы здорово, если б они хоть раз хоть в чем-то оказались правы.
Вивьен никогда прежде не чувствовала боли такого рода. В ее жизни было много эмоций, негативных хватало, они могли захватывать ее, на них уходило много сил – загореться, вспыхнуть и попытаться не сжечь. Это же было чем-то вне ее контроля. Да, она и прежде не могла контролировать гнев, обиду, жгучее желание воздать кому-то по заслугам, поставить на место, не любила сдерживать сильные эмоции. Но теперь одна сплошная черная дыра выжирала изнутри. Она знала, что восприимчива, что это первая реакция, что после немного отпустит, но не могла смириться. Потому что впервые теряла настолько близкого родственника, частицу себя.
С самого утра Вивьен была рассеянной. Те, кто путал это с растерянностью и беспомощностью, могли здорово поплатиться, но кажется, сегодня окружающие наконец взялись за ум и перестали действовать на нервы. Было лишь много соболезнований, на удивление не надоедающих. Вивьен казалось, что она еще спит. День начинался как в тумане, она помнила, что больше часа провозилась с прической, погнула от злости несколько невидимок, к помощи которых хотела прибегнуть, зашвырнула куда-то расческу и разрыдалась. И поняла вдруг, что не может позволить себе раскиснуть. Не сейчас. Дело даже не в дне похорон. Чувство ответственности не было для нее чем-то ошеломляюще новым, однако сегодня обрело совсем иной смысл – она должна была держаться не только ради себя, и не только сегодня. Из своей комнаты Вивьен вышла, держа голову в шляпке с траурной вуалью высоко, и, спускаясь вниз к прибывшим на прощание гостям, коротко шикнула прислуге, чтобы убрали наконец дурацкие цветы из напольных ваз. Это было не просто неуважение к памяти матери, но и само по себе какое-то убожество. Странно, что ее мысли сейчас могли быть заняты этим… Хотя наверное, она старалась занять их чем угодно, только бы не думать, как выглядит родной человек, лежащий в гробу.
Она всегда восхищалась матерью. У Вивьен не было идеальных отношений практически ни с кем, общение с ней походило на хождение по лезвию ножа, и конечно разногласия бывали со всеми. Но только матерью она так искренне гордилась. Кроме нее и Мишель – не было никого, к кому она могла прислушаться, кому могла довериться в трудную минуту, зная, что ее не просто поддержат, но и поверят в ее силы. Все должно было идти своим чередом. Эмилия была для дочерей опорой, которую уже ничто не заменит, и ближе друг друга – так искренне считала Вивьен – у них троих никого не было и быть не могло. Мимолетная мысль о том, кто зачастую нарушал эту идиллию, заставила Виви зависнуть в разговоре и пропустить несколько фраз собеседника.
- Вы не видели дядю? – спросила она, не задумываясь, о чем там шла речь и что она пропустила. Назвать Клода по имени ее не хватило.
Окружение из «приемных» для клана родственников покачало головами. Вивьен было неприятно, пустоту начинало заполнять что-то тяжелое, словно в груди рос кусок свинца.
«Не сейчас», - буквально приказала она себе, и вовремя обернулась: к ним спускалась Мишель. Вивьен хотелось утонуть в хлопотах, заботе о сестре, чтобы на мысли просто не оставалось времени.
Сон не кончался. Дальше была церемония прощания, фамильный склеп, восковое лицо матери, все такой же красивой, но теперь какой-то чужой, не принадлежащей ей.
«И это все?! – думала Вивьен, когда они возвращались к машинам. – Вот так все заканчивается? Настолько быстро, настолько скомканно. Вся жизнь укладывается в надгробную речь и несколько торжественных минут молчания? Хоть кто-нибудь из них знал ее настоящую?»
Казалось, ее настроение разделял больше всего их дом. Тихий, с погасшими окнами, он погрузился в ночь, потеряв последние крохи теплоты – свою полноправную хозяйку. У него словно вырвали сердце, гнавшее по венам кровь, по коридорам легкие грациозные шаги, голос, привычно оглашавший тишину гостиной, смех, свет, жизнь. Вивьен не стала снимать черного платья, только уронила на пол шляпку, не докинув до туалетного столика.
Так не должно было быть…
Она лежала на кровати, глядя в потолок. Всего несколько слезинок скатились по щекам, уступив оцепенению, а затем странной тревоге, которая снова росла в груди комом, мешая дышать. Какого дьявола надо было ехать не всем вместе… Она представляла, как хватает мать за руку и вытаскивает на улицу, как вонзается клыками в горло первой же твари, которая встает между ними. Какого черта… Вампиры, высшая – кто осмелится утверждать иное?! – раса, пала от рук кого? Убожеств, которые даже не рискнули пойти в наступление в открытую, дождались ночи, застали спящими? Вивьен села на кровати, сжав дрожащие руки так, что порвались по шву черные кружевные перчатки. Как-то мама сказала, что у нее изящные ручки и в перчатках они смотрятся просто восхитительно. Нервный смешок, слетевший с губ, был, казалось, единственным звуком в замершем доме. Мишель спала – Вивьен сидела с ней, пока не поняла, что сестра затихла. Сейчас она снова вспомнила ее лицо, всегда такое безмятежное во сне, а сегодня похожее на гримасу боли. Нет, лучше бы Мишель осталась дома, а она, Вивьен, поехала бы с ними. Ее начинало трясти от фантазий на тему не случившегося счастья. Она ведь могла бы под шумок бросить где-нибудь Клода и просто забрать мать… Нет сомнения в том, что это реально – судя по всему, дядя не слишком-то расторопно действовал, когда все началось, раз даже не уберег самое ценное, что было в его жизни. Нет, Вивьен не сомневалась, что мать была для него этим самым ценным, но… Как? Как он смог вытащить оттуда свою шкуру, при этом дав умереть Эмилии? На секунду Вивьен показалось, что она прямо-таки видит, как ее глаза вспыхивают алым.
Резкий чеканный шаг замедлился лишь у двери комнаты сестры. Вивьен, ежась от взявшегося откуда-то сквозняка, сбавила скорость, на ходу снимая перчатки. Свернув к лестнице, она столкнулась с кем-то из прислуги, и тот шарахнулся от нее, испугавшись блеска в глазах. Нет, они конечно привыкали со временем, но наткнуться на Виви посреди ночи, когда она прямо-таки светится от ярости, было испытанием не для слабонервных.
- Выкинь это, - прошипела она, швыряя бедолаге (кажется, он помогал в работе на кухне) порванные перчатки. – И не смей шастать по дому ночью, - ему повезло, последнее она бросила уже уйдя на несколько метров, ей было не до него.
Этот… Он… Нет, хватит. Самое дикое и омерзительное тут даже не то, что он не смог спасти Эмилию – Виви всегда прекрасно осознавала, что он не пара матери, и та достойна большего, лучшего – а то, что сегодня за весь день она даже не увидела его! Куда он делся? Он что, сбежал из дома? Его счастье, если так. Вивьен распахнула дверь комнаты Клода с такой силой, что та чуть с петель не слетела. Уже готовясь не то выкрикнуть что-то во всю мощь своего голоса, не то еще что-то сделать, она бросила взгляд на постель, потом по всем углам. Смылся. Виви забыла, что хотела сделать. Ушел. Трус!!! Она на всякий случай, да и уже просто по инерции разогнавшегося реактивного механизма, дернулась к кровати, сгребая в охапку покрывало, одеяло и одну подушку. Немного отдышавшись, швырнула назад, испытав неудовлетворение от мягкого приземления вещей. Хотелось разнести тут все. Вот бы разбить что-то из предметов интерьера о его голову! Хоть это и их дом, но его комнату было не жалко…
- Ну конечно… - вдруг словно прострелило Вивьен, и она, плюнув на прежние планы, развернулась на каблуках и вылетела в коридор.
Что ему делать в ЕГО комнате? Она знала, где он сейчас. Дверь матери она срывать с петель не стала, за секунду перед тем, как открыть, вспомнив, что это все еще спальня Эмилии, и просто распахнув ее.
- Ты!.. - она снова подрастеряла от негодования все, что хотела ему высказать, и прошипела первое, с чего начиналась теперь любая ее мысль. – Ты даже не простился с ней! Ты просидел тут весь день, и даже не удосужился отдать последнюю дань уважения, - на то, чтоб культурно закрыть, ее не хватило, Вивьен шарахнула дверью позади себя так, что, кажется, тряхнуло стены, - и любви маме!..
Ей было все равно, чем он там занят, волны ярости, исходившие от нее, чувствовались, наверное, за километр. От осуществления плана «разбить ему чем-нибудь башку» сейчас удерживало только то, что она находилась в комнате матери, и все вещи тут были ей дороги…

Было даже удивительно, что он ее узнал. В таком-то состоянии, с таким-то голосом. Виви замерла у порога, в упор глядя на расположившегося хорошо хоть не на полу Клода, попутно ища боковым зрением все весомое и тяжелое поблизости. Кинуть ли, или наоборот заранее увидеть и воздержаться, чтоб не схватить, она пока не решила, это был скорее бессознательный импульс. Руки сами собой снова сжимались в кулаки, несколькими минутами ранее это стоило жизни перчаткам. Казалось, воздух стал тяжелым и плотным, и сам по себе задерживал ее движения. Вивьен хотела было что-то сказать на удачное опознание ее персоны, но последующая фраза вызвала еще больший прилив негодования. Кажется, сейчас его вызывало все. «Да, представь себе, церемония закончилась!» Пока вампирша, буквально пышущая яростью, мысленно искала лучший способ встряхнуть его, чтоб мгновенно протрезвел, послышался звук падающих бутылок. Он еще и заваливает комнату Эмилии своей стеклотарой! На самом деле Виви в адекватном состоянии могла бы и понять, и верно оценить состояние Клода (не факт что верно отреагировать, но все же), не будь в ее душе такой устоявшейся неприязни и не будь она сейчас настолько на взводе. Виви постепенно начинала понимать, стоя в каком-то яростном оцепенении, что дело даже не в сегодняшнем дне. Она просто не могла выносить его, здесь, сейчас, во многом потому, что в том числе и из-за него эта черная дата вообще заняла свое место в семейном календаре. Клод казался ей даже не жалким, а каким-то… пустым, опустошенным. Не имеющим уже никаких сил и значения, и тем не менее являющимся первопричиной всему, что произошло. Так или иначе, его монолог остановил ее. Наверное, так невольно начинаешь прислушиваться, когда с тобой вдруг заговаривают очень тихо.
Глядя, как он, шатаясь, приближается, Вивьен неожиданно осознала, что глаза у нее снова на мокром месте. Смесь вспышки ярости, боли и копившейся весь день безысходности изрядно давал по нервам. «Я становлюсь ранимой…» - отвлеченно промелькнуло в голове, когда она поймала себя на мысли, что по сути в чем-то согласна с дядей. Мертвым нет дела до почестей – их надо просто помнить. А он помнил. Вивьен ни за что не призналась бы в этом никому, но сейчас, слыша его приглушенный голос, видя задернутые шторы и старое мамино кресло, вспоминая множество мгновений, когда видела их с Эмилией вместе, и машинально поднимая руку – и тут же сжимая с силой стакан с его пойлом – она верила, что ему плохо. Точнее даже, ей словно на секунду стало это небезразлично. Не потому, что она хотела сочувствовать. Кому угодно, но не ему. Скорее, она неожиданно осознала, что их чувства в чем-то схожи. Что они все-таки чуть более родственны, чем она привыкла отрицать и ненавидеть это… Это казалось одновременно неожиданным и неприятным, Вивьен хотелось сбросить это, пусть даже вразрез с настоящими чувствами.
- Я тоже имею право здесь находиться! - уже больше взвинченно, чем озлобленно огрызнулась она, и, залпом осушив стакан, поморщилась. Совсем не так она любила пить…
Ее снова трясло. Вместо того чтобы уйти, она из принципа твердым шагом прошла вперед и поставила стакан на кофейный столик. Звук оказался неожиданно громким, ее словно ломало, движения были резкими и угловатыми. Если у Клода заплетались ноги (его заметно шатало, пока он шел), Вивьен была похожа на приводимый в действие разрядами тока механизм. Она окинула взглядом следы его долгого пребывания в спальне матери. Выпил он и вправду много…
- Мне плевать на слухи, - постфактум ответила она на те из его слов, что вспомнила. – Но ты разводишь помойку в маминой комнате! - словно бы не зная, к чему прицепиться, бросила она, поднимая пару бутылок и не зная, куда (или в кого) их деть.
К ней постепенно возвращалось осознание изначальной цели. Он сбежал. Он не спас Эмилию. Все из-за него… из-за него…
- Из-за тебя, - повторила она сквозь сжатые зубы, разворачиваясь и задевая чем-то (рукой? подолом?) еще бутылку, которая с болезненным звоном покатилась по полу. – Все из-за тебя. Это был даже не бой, вам надо было просто уйти, так как…?! – ее голос снова грянул в полную мощь, пока Вивьен неосознанно шагнула к нему, глаза вновь горели: - Какого черта ты вернулся один?! Почему вернулся ТЫ?!

Прежде все их столкновения проходили без предпосылок к дракам, пусть даже оба умели не только хлопать дверьми или стучать кулаками по столу, но и в определенных обстоятельствах применить силу в переговорах. Но Вивьен делала это чаще всего в порыве и неосознанно, и сейчас понятия не имела, зачем шагнула на Клода, все еще держа в руках одну из бутылок. По инерции, сдавливая горлышко так, что оно едва не лопалось. Она испытывала одновременно ярость, отчаяние (мать она своим ором точно не вернет, да и ему вряд ли сделает что-то всерьез плохое – сил маловато) и то самое чувство похожести на него, которое бесило едва ли не больше, чем бардак в комнате и его поведение. Он не смеет гнать ее отсюда. ЕЕ, дочь Эмилии, родную дочь, которая тоже имеет право на помешательство от горя. О том, что ее «помешательство» направлено несколько в иную сторону, Вивьен сейчас не думала.
Для нее почему-то оказалось неожиданностью, когда он схватил ее за подбородок. Хоть это и было ощутимо и резко, боль дошла до нее не сразу. Девушка сердито взвизгнула и дернулась, попытавшись вырваться, и чуть не подвернула ногу незапланированным полушагом назад, паника и негодование не давали выбрать, что делать – пугаться, или давать отпор. Впрочем, первое в такие моменты побеждало… Вцепившись одной рукой в его руку, державшую ее лицо на уровне его, а другой начав хаотично отмахиваться и совершенно по-женски бить Клода по груди, плечам, пытаться отпихнуть (после пары замахов бутылка полетела на пол, с ней было неудобно), Вивьен прошипела, пока могла, что-то нечленораздельное. Ее саму всю трясло, от ярости и ужаса что он все-таки осмелился к ней прикоснуться, что это происходит наяву. Когда Клод перехватил ее и зажал рот, она не могла уже даже колошматить его, просто вцепилась пальцами в его плечо, в то время как другая рука еще держала его руку. Ее глаза красным не вспыхивали, они горели иначе, но наверное и так вполне отражали злость и страх сквозь пелену проступивших было слез. Впрочем, оттолкнуть тут шансов не было. Вивьен, хватая носом воздух, пыталась пятиться, хотя взгляд дяди словно гипнотизировал… или же просто закрыть глаза или попытаться увернуться она считала ниже своего достоинства. Она верила, что он потерял все. Более того – она всегда знала, что Эмилия была для него всем. Слова долетали до нее хоть и через преграду паники, но входили в сознание остро и осознанно, хотя в голове сейчас была полная каша. Почему они живы? Потому же, почему и он… Так случилось. И если бы он мог – наверное, сделал бы что-то. И если бы Вивьен была там – она тоже сделала бы. Если бы смогла. Если бы могло быть иначе…
Он оттолкнул ее, и Вивьен отшатнулась, судорожно выдохнув и схватившись за подбородок, опустив голову, стоя так, словно пыталась перевести дух после долгого бега. Ее поражало, что она еще пытается что-то понимать, а не желает убить его, прямо тут. Неужели теперь она будет его бояться? Черта с два. И не в этом дело… Девушка медленно подняла на него глаза, все еще серо-фиалкового цвета, хотя сейчас, в неярком освещении комнаты они казались темнее. Потом, содрогнувшись всем телом, выпрямилась. И медленно шагнула в обход него.
К зеркалу, висевшему у двери.
Она понимала, что не сможет не разрыдаться после такой эмоциональной встряски, но стоя перед Клодом – это выглядело бы как его победа. Как ни крути, Вивьен оставалась собой. Хорошо, он сильнее. Хрен с ним. Пошел он. Подойдя к зеркалу, она повернула голову, трясущуюся от пока сдерживаемых слез, и осмотрела следы на скулах и дрожащем подбородке. Просто чуть красные, для синяков еще рано, да и синяки на вампирах заживают очень быстро. Но они будут.
- Ладно… - прошептала Вивьен непонятно кому, ему ли – что она поняла (вряд ли), себе ли – что ничего страшного, тональник всегда спасал (тоже вряд ли). Скорее просто в воздух. Она повернула лицо другой стороной, оглядывая потери и стирая с щек покатившиеся градом слезы. – Никогда не смей меня больше трогать, - вслух, но довольно сдавленно произнесла она. Потом закрыла лицо руками и замерла так на какое-то время, только плечи чуть вздрагивали.
Мама ни за что не позволила бы произойти такой перепалке. Она смягчала все конфликты. Она была для них духом семейного очага, как бы странно ни звучало это для такой семьи и для их расы в целом. Игривым, сильным, ярким огоньком, который горел в этом доме. Она не дала бы ему обидеть Виви. Да и ничего бы этого не было. Только теперь нет ее. Кажется все, что тонуло в апатии Вивьен в этот день похорон, сейчас взорвалось в груди от обиды.  И на него, и на то, что ничего уже не исправить. Кто говорит, что вампиры холодны и бесчувственны?