Клод беззвучно расхохотался. Мальчишка считал, что кусок гниющей плоти, уже не имеющий никакого к нему отношения, должен вызывать в Клоде сентиментальные чувства. Это было по-настоящему забавно. Смешнее было только то, что Малыш Дэнни оказался прав. Клод не уничтожил изувеченную руку в первую же секунду и хранил её до тех пор, пока не приобрёл новую, хотя уже тогда было очевидно, что рука ни на что не пригодна. Почему он не задал свой вопрос раньше и оттягивал решение, Клод не знал. Самоанализ никогда не интересовал его, однако он отметил данную задержку, как факт, и подумал только, что ему повезло не затянуть это решение до тех пор, пока не проявились бы последствия.
— Какие тут могут быть обиды? — усмехнулся он. Возможно, дело было в операции, быть может, в сытости и алкоголе, но его удивительно ничто не раздражало и даже тянуло выпить и почесать языками. — Ты всё говоришь верно: то, что с ней сделали, самая настоящая мерзость, — он улыбался.
Клод соврал бы, если бы сказал, что вспоминать о происшествии ему было неприятно. Дурацкое задание, долгая подготовка, длинные пешие переходы и война, которая едва-едва была похожа на настоящую, всё это в один миг обратилось реальностью, которая на шаг отделяла Клода от смерти. И именно в этом расстоянии, в реальной опасности, в жизни, которую он сохранил, таилось настоящее удовольствие. Правда — та самая правда, о которой он никогда бы не стал говорить, — заключалась в том, что он был рад столкнуться с таким невменяемым противником, рад реальной опасности. Только так Клож чувствовал, что не просто функционирует, а живёт, и не просто есть, пьёт, дышит, а хочет жить. Ему по-прежнему, несмотря на все проблемы и потери, до чёртиков нравится эта жизнь.
— Я сожгу её, как только выберусь отсюда, — он кивнул, хотя где-то в душе его царапнуло сожаление. Не о потерянной руке даже, а от необходимости от неё избавиться. Трофей был сомнительным, конечно, но добыча в итоге принадлежала не только ему. А жаль. Сколько любопытных часов они могли бы провести вместе! Клод соврал бы, если бы сказал, что не заметил их сходство: принципиальные, отчаянные, ненормальные. Вот только один из них вышел победителем, а второй — стал историей. Клод успел испугаться его, шлейфа смерти, который его окружал, гибели, которую он мог принести, но всё же сейчас, спустя время, почти симпатизировал ему. Этот страшный полумёртвый старик боролся до конца и заслужил, если даже не симпатии, то уважения.
Клод вытянул сигарету губами и прикурил её, используя только свою правую руку. Если бы Дэнни не было рядом, он бы рискнул потратить время и задействовать левую, но при недавно найденном сыне не хотелось выглядеть слабым или нелепым. Не хотелось даже при учёте того, что Дэнни уже не раз видел его в гораздо более невменяемом и даже постыдном состоянии. Клоду стыдно не было. Ему просто не нравилось, когда мальчишка оценивал его сухим, как наждачка взглядом, фиксируя все неловкости, неудобности, все проблемы, запоминая их, анализируя, и с какого-то перепугу всё ещё чувствуя невнятную, почти незаметную, едва уловимую вину. Именно из-за этих нелогичных и милых мыслей Дэнни, в глазах Клода, по-прежнему был тем Малышом, которого он встретил впервые в клубе. Нахальным, трусливым, эмоциональным мальчишкой, со страху начавшим снимать видео о том, как высокопоставленное лицо из рода д’Эстен сам себя поджигает.
Дэнни, с которым Клод познакомился всего лишь несколько месяцев назад, сильно отличался от того Дэнни, который сидел сейчас рядом с его койкой в стерильной частной больнице. Этот Дэнни тоже иногда мялся, боялся подобрать слова, бегал глазами по помещению, ёрзал, на что-то отвлекался. Этот Дэнни всё ещё пытался эмитировать старого знакомого, использовал его методы, примерял его поведение, как удобную или неудобную одежду. Тот Дэнни имел яркий спектр эмоций, дополнительно раскрашенный наркотиком и алкоголем. Этот Дэнни был серым. Серым цветом отдавала его кожа, серым казался его запах и все его эмоции были закрыты серым куполом, и всё же были.
— Ты сердишься? — насмешливо спросил Клод. Это было любопытно. Да его сын: Малыш Гейт, юный гуль, опытный наркоман, гениальный ученый. Его сын интересовался делами. Его сын был обижен, что его не учитывали в делах. Это было по-настоящему любопытно. Клод, кажется, слегка упустил момент, когда мальчик вырос настолько, чтобы его начать учитывать в делах.
— Выпей, — это было скорее указанием, а не предложением, — и мне налей.
Он по-прежнему смотрел на мальчишку с любопытством и совсем не злился. Наглость Дэнни не раздражала его. Наоборот, ему было интересно, что именно так возмутило мальчика? До недавних пор, Клод не ощущал сходства между собой и сыном, но теперь, прямо сейчас, ему показалось, что мальчик, который до недавнего времени едва справлялся с тем, чтобы внятно выговаривать предложения, давился собственными амбициями.
— Хочу, — наконец, ответил вампир, выдыхая сигаретный дым. — У тебя с этим какие-то проблемы? — нет, конечно, нет. Клод видел, что дело не в этом, но ему хотелось услышать. Не гадать вслух, не предлагать самостоятельно, не толкать и не подсказывать, а услышать, что именно Малыш-Дэнни хочет сделать в связи с планами своего папаши.