Шок так и не прошел окончательно, но голова почему-то оставалась наредкость холодной, все вокруг – безразлично, и даже жадно и из горла выпитая полбутылки виски не подействовали, не дали обычной расслабленности и понимания ситуации. Новость, полученная с утра, газеты буквально взорвались фонтаном домыслов и фантазий, по Цепешам и Джонсонам не прошелся только ленивый – а она продолжала в ступоре рассматривать свое фото на первой полосе, там, где и привыкла видеть обычно. Только вот заголовок…
"Расторжение помолвки… Ой, блядь…"
Никогда даже в мыслях не крывшая матом, сейчас не сумела бы заговорить никак иначе, кроме как на нем, родимом, потому, что при виде того, что наделал ее родной, ранее горячо любимый дядя, язык не поворачивался вообще. Все разом и вдруг перевернулось с ног на голову и не встало обратно. Прямо с утра куда-то испарились все мальчики Игоря, к которым она уже привыкла, как к родным, как к части своей обычной жизни, затем эта газета прямо на коврике, на пороге. Кто-то не поленился купить, позвонить в дверь, кинуть, убежать, в духе этих самых сволочей, которые обычно пишут и подкидывают анонимки, торчат под окнами в надежде, что звезда уронит им на голову использованный презерватив, которые первыми узнают подобные убийственные новости. И доводят их до сведения.
"Блядь…"
Телефон, как домашний, так и мобильник, разрывались от звонов, играя всевозможные мелодии на разные голоса, в дверь кто-то стучал, чего-то требовал, потом ломились – Ада сидела неподвижно, присев в кресло там, где глянула в газету, не реагируя абсолютно ни на какие внешние раздражители.
"Он психопат. Он ненормальный, психопат, который сошел с ума еще тогда, в кафе. Который сделал такое… Господи, что МНЕ делать теперь??? Как он мог со мной так???"
Медленно сглотнула холодный мокрый ком чего-то тяжелого в горле, судорожно нашарила не глядя початую бутылку виски, глотнула повторно, прямо из горла, струйка дорогого напитка пролилась в декольте пеньюара, однако Ада этого не заметила. Мелодия, взорвавшая телефон, заставила вздрогнуть, выронить бутылку, машинально нажать кнопку ответа. Перевела взгляд с бутылки на телефон, слушая, глядя на него широко распахнутыми, не мигающими глазами.
"Дядя. Ты хочешь что-то еще мне сказать, дядя Бен?"
Крики знакомого голоса, раздавшиеся из телефона, резанули по ушам, заставив коротко поморщиться, глядя перед собой, слушая, молча, ничего не отвечая, да и не могла бы сейчас выдавить ни слова. Судя по всему, он был даже доволен собой? Он орал и захлебывался восторгом, он намекал на какое-то будущее, он описывал все преимущества – а дальше чередой пошли приказы, как вести себя, что отвечать, куда ходить и куда нет, где сидеть, на кого смотреть, насколько быстро ехать к нему, а дальше он устроит, сделает, сможет. Отдельным пунктом шло ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ, демонстративное возвращение всего, что подарил ей Игорь Цепеш, ведь он наверняка завалил драгоценностями, пытаясь купить любовь?! Не выключая телефон, поднялась, механическим шагом прошла до туалета, оставив открытой дверь, плеснула холодной водой в ненакрашенное с утра, и от этого красивое живой, слишком юной, никому не демонстрируемой красотой, лицо, раз, второй, пытаясь очнуться от этого кошмара. Все произошло слишком вдруг, чтобы можно было принять это сразу и попытаться хотя бы приблизительно понять, за что ей это???
"Он даже не соображает, что почти угрохал меня. Он даже не понимает, что сломал все, что мог только что. Одним своим словом, одной заметкой, одним интервью. Он что-то упоминал там о моих словах, обо мне? Твою мать, это… господи."
Голос дяди все еще вещал из трубки, проходя мимо, не глядя, нажала, выключая, телефон тут же снова зазвонил, на этот раз не прекращая, на все лады, на все голоса. Почему-то даже в голову не пришло просто отключить его. Попробовала сбежать, бегом поднялась в спальню, рухнула на кровать, забралась под одеяло, накрыла голову подушкой, плотно-плотно, в тайной надежде, что, может быть, удастся удавиться?
"Надо позвонить Игорю, он решит…"
Вжалась лицом еще сильнее, вдруг осознав, что Игорю звонить больше не придется. Ни по какому поводу, ни-ког-да. Нельзя было больше, да и не могла после всего, не смогла бы просто.
Вечер наступил слишком быстро и внезапно, как и все, что происходило вокруг сегодня. Оторваться от подушки показалось невозможным, однако удалось и отодрать себя, буквально выдирая из кровати с корнем, и отвести в душ, и включить ледяную воду, и не ощутить ее, с удивлением каким-то наблюдая, как нежная кожа покрывается странными синими мурашками. Вытащила себя из душа, когда пальцы окоченели настолько, что перестали удерживать душ, завернула себя в полотенце, вернулась к кровати, присела, вытираясь, прислушалась. В дверь больше не стучали, видимо, устав, наконец. Телефон продолжал петь на разные голоса, заставив поежиться – сейчас говорить с кем-то? Но говорить было надо, что-то там было такое, о драгоценностях, о любви. Поднялась, скинула полотенце, ноги утонули в теплой пушистости ковра, прошла к трюмо, двинула ящичками, достала, потянулась, машинально надевая на палец. Замерла, глядя, как блестит, переливается, играет всеми гранями своими бриллиант колечка, подаренного Игорем тогда, к помолвке. Решительно сжала в кулаке, развернулась, выходя из спальни… и только от двери вспомнила, что не одета. Пришлось возвращаться, чтобы через пять минут, невозможно коротких, за которые было только натянуто платье, снова покинуть квартиру, так и не притронувшись к телефону. Тихо и через черный ход.