Многие люди задавались вопросом - что такое свобода? И многие находили ответ сами для себя. Одни считали, что свобода - это раскрепощенность в мыслях и желаниях, вольность идти туда, куда сам захочешь. Выбирать из сотни малооплачиваемых работ ту, что ближе к дому. А не ту, которую советует правительство. Другие же считали свободой все, что не попадает под определение мест лишения свободы - тюрьм. Третьи предпочитали свободу духовную, свободную от мнения храмов и мечетей. Абсолютный атеизм, освобождение от уз всяческих религий. И только Лиам понимал, что свобода - это когда твои меховые лапы разрывают снег в стремительном беге! Когда ветер теребит твои круглые ушки, гладит тебя по пепельной шерстке. Что свобода на самом деле - это когда есть ты и есть горы, и пусть весь мир подождет!
Первый оборот прошел довольно болезненно. Гораздо болезненней, чем себе представлял Лим, и чем ему рассказывали. Около получаса его тело билось в агонии, резко меняя температурный фон от тридцати пяти до сорока градусов по Цельсию. Он кричал, он рвал ногтями листы на подвернувшихся книгах. Но он не мог остановить этот процесс. Его мысли путались от боли, раздиравшей рассудок на множество неравных частей. Остатки человеческого сознания трепыхались, словно лист на ветру, летящий в мрак бездны. Ногти выгибались, лопались и уступали место изогнутым звериным когтям. Ключицы под кожей изгибались и деформировались, уходя вглубь. На висках и шее, словно очертания земляных червей, вздулись венки. Зубы медленно приобретали очертания кошачьих, острых. Хотелось плакать и кричать от этих неприятных ощущений. Все тело одновременно и ныло, и чесалось, словно заживающая ссадина.
Но это длилось всего лишь около получаса. Кожу полностью заменил длинный мех барса, руки и ноги - поджарые лапы. Вместо ногтей в подушечках покоилось смертоносное оружие - изогнутые когти. Главным украшением являлся длинный, занимающий едва ли не полную длину тела, пушистый хвост. И теперь это пушистое чудо резвилось в горах с сестренкой, для которой тоже наступил период обращения в зверя. Правда в звериной ипостаси человеческие черты характера отступили на задний план. Хотелось просто бегать, резвиться, прыгать и охотиться друг за другом. Прогнать из мышц ту немоту, которая, казалось, поселилась там из-за малоподвижного человеческого облика.
Внезапно в угол обзора попало движение. Движение это не принадлежало сестре, так как она находилась в этот момент чуть позади Лима. Барс в мгновенье припал к снегу, практически сливаясь с ним в одно белое полотно. Хвост, доселе выписывающий лихие пируэты и дразнящий сестренку, замер. Лиам аккуратно принялся подбираться поближе к тому, кто своим резким движением привлек внимание барса.
Это оказался олень. Настоящий, высокий, статный. Этот гордый представитель млекопитающих неспешно переставлял ноги, время от времени нагибаясь и утыкаясь мордой в снег. Он разрывал снежный покров, затем фыркал и снова несколько раз переставлял конечности. Его маршрут вел в сторону от затаившихся близнецов, что их ни капли не останавливало. Предчувствие приближавшейся охоты кружило голову и будоражило кровь.

Так же Лим заметил, что напротив появился кто-то еще. Из-за толстой ели вышел... Человек! Двигался он аккуратно, медленно и осторожно. Лица его разглядеть было невозможно, из-за намотанных на лицо шарфов и огромных очков, предохраняющих глаза от ветра. Человек смотрел в направлении оленя, медленно поднимая ружье. Шерсть на загривке Лима встала дыбом. Они первые увидели оленя! Это их добыча! Не тратя больше драгоценных секунд на размышление барс вскочил с места и рванул в направлении оленя первым. Волею судеб оленя от барсиков и охотника отделяли какие-то пятьдесят метров. А само животное находилось аккурат между близнецами и человеком, между двух огней. Мужчина заметил приближающегося огромного кота и вскинул ружье, выбирая оптимальную цель.

Отредактировано Лиам Уайт (09.08.2013 15:49:39)

Лиа даже в облике кошки осталась весьма сообразительной девочкой, поручив самую сложную работу мужской части населения. Так уж повелось, что самцы барсов немного крупнее и тяжелее самок. Не сказать, что разница в их весе была таким уж огромным подспорьем в борьбе с оленем, но все же... Беззвучно поделив сферы влияния, Лим огромными прыжками бросился наперерез оленю. Его тело резко сгибалось, когда лапы касались снега, снова выстреливая собой вперед, словно огромная пружина из Швейцарских часов. На снегу он выглядел, как сероватая с черным меховая молния, сверкающая влажными пуговками глаз на лету.
Прямо в момент последнего прыжка прогремел выстрел, резко спутавший Лиму все карты. Олень, еще не повернувший голову в направлении скачущего снежного кота, в испуге подпрыгнул и рванул с места галопом. Барс, метящий вцепиться зубами в шею благородного животного, как-то обиженно мявкнул. Выпущенные на лету когти впились в круп животного, самого же барсика по инерции занесло за задние копыта оленя. Лим ощутил, как под когтями разошлась кожа, полопались мышечные волокна. Меховые лапы почти сразу же согрелись под напором теплой крови. Тишину нарушил трубный олений рев, скатившийся в какой-то визг. Зверь припал на копыто, едва не повалившись на бок. А влажный глаз скосился на приземлившегося на лапы барса. В нем, в этом глазу, моментом отразился весь тот страх с болью, что животное испытало с момента выстрела и до того, как когти зверя оставили три глубоких борозды на его задней лапе.
Но все это продлилось лишь пару мгновений. Едва Лиам обрел равновесие, утвердившись на четырех конечностях - сразу же собрался и скакнул, метясь оленю в голову. Последний взбрыкнул, но вместо изящного прыжка прочь от барса получилось какое-то нелепое прихрамывание и новая порция громогласного рева. Когти Лима вновь впились в шкуру рогатого, а сильные челюсти сомкнулись на шее, погружая острые клыки в теплую плоть. От толчка олень рухнул на бок, ревя и перебирая копытами, грозясь в любую секунду или сломать барсу ребро, или, что еще хуже, перебить позвоночник. Но невесть откуда взявшийся инстинкт охотника свое дело делал. Лим обнял зверя за шею лапами, погрузив клыки в плоть у самого основания головы. В правую десну прыснул сильный поток горячей крови, видимо барс перегрыз артерию. Упершись в снег задними конечностями, Лим с урчанием выпрямился и повернулся через себя. Голова оленя, поддаваясь напору снежного кота, тоже повернулась. Раздался утробный хруст отдуляемых друг от друга шейных позвонков. Бившие ранее по снегу копыта замедлились, задрожали. Глаза рогатого в несколько мгновений замерли и потускнели. Лим для уверенности еще немного повернул рогатую голову и покусал его шею в разных местах. Никакой реакции. Только подрагивающие под шкурой мышцы, завершающие свой цикл.
Лиам сел рядом с головой своей добычи и засопел. Кровь оленя залила добрую половину морды, попала на нос, дразня своим металлическим запахом. Барс оглядел окрестности в поисках сестры. Охота той увенчалась успехом - Лиа приводила себя в порядок, а рядом лежала ее добыча. Неосторожный человек, которому не посчастливилось находиться здесь и сейчас. Но никакого сострадания к нему барс не испытывал. Яркий розовый язык выскочил из рта Лима, пару раз пройдясь по носу и слизывая с него остывающую кровь. После чего проделал то же самое с перепачканой в крови мордой, хоть немного приведя ту в порядок. И уже после приступая к трапезе. Вцепившись клыками в шею оленя, Лим потянул на себя. Потянул еще сильнее, упираясь в грудь рогатого лапами. Потянул со всей силы. Волокна мышечной ткани поддались, и постепенно в кошачьей пасти остался приличный такой шмат мяса с кровью и шкурой. От окровавленного куска плоти шла легкая испарина, что свидетельствовало о его теплоте. А на снег мелкими, но частыми каплями падала медленно густеющая кровь. Лим с тихим урчанием приступил к поглощению мяса, перекатывая его с одного края пасти на другой.

Трапеза получалась шикарной. Свежее мясо, настоящая добыча, источающая запах крови с слабым металлическим привкусом... Барс ел от брюха, продолжая насыщаться оленем. Постепенно шкура и мышцы на шее быри разорваны и надкусаны до такой степени, что открыли вид артерий, одна из которых была пробита клыком хищного кота. Лим урчал и продолжал отрывать сильными челюстями лоскуты мяса, исчезающие в утробе. Кровь уже давно перестала толчками литься из разорванных артерий, но все еще сочилась из мышечных волокон и вен. Сочилась и медленно сворачивалась на морозе. Постепенно вокруг мертвого оленя образовалось небольшое алое озеро, по которому топтался барсик, выбирая у животного места помягче.
Задние и передние конечности были отметены сразу - при жизни олень был подвижным зверем, а ноги его отличались жилистостью и мускулистостью. А вот на грудной клетке выбор барсика задержался. Царапнув бок оленя пару раз лапой, Лим наклонился и вцепился зубами в шкуру. Неспешно, словно под влиянием меланхолии, потянул шкуру на себя. Затем перехватился пониже, прокусывая клыками все слои оленьей шкуры. И снова потянул. И так до тех пор, пока шкура не открыла кроваво-красные мышечные волокна, сквозь которые проблескивали полосы ребер. Лиам вновь заурчал, вытягивая полосу плоти из ребер и увлеченно ей зачавкал. Барсы за раз могли съесть до трех килограмм чистого мяса совершенно не напрягаясь. В олене же мяса, пригодного в пищу, было гораздо больше. Но Лиам шиковал, выбирая самые мягкие и, по его мнению, съедобные куски. Человеческий разум был глубоко подавлен, забит в самые глубины сознания звериной натурой. Иначе парень никогда бы не позволил себе есть сырую оленину. Даже в облике барса. даже под угрозой быть обмотанным колючей проволокой и сброшенным в прорубь.
Затрещали ребра, одно за другим поддаваясь напору сильного хищного кота. С чувством мехового эстета Лим выламывал ребра, освобождая себе дорогу к внутренним органам. Одно ребро, второе, третье... Кот их не обгрызал и не обгладывал, он просто ломал их и оставлял болтаться на мясе и сухожилиях. После внимательно обнюхал получившуюся дыру в теле рогатого. Запустил туда лапу и увлеченно принялся цеплять когтем легкое. С первого раза не получилось - легкое просто надорвалось на месте контакта с когтем и осталось на месте. Со второго раза удалось немного его подвинуть, но коготь опять надорвал легкое и отцепился. Полдюжины раз барсик цеплял когтем оленье легкое, пытаясь вытащить его в дыру меж ребер. Пока, наконец, не удалось цапнуть его клыками и не вытянуть на свежий воздух.
Лопнула вытянувшаяся следом часть трахеи, не больно хлестнувшая барсика по меху и оставившая на шерсти багровый след. Лим утробно заурчал, придавливая лапой легкое и отрывая от него куски поменьше. Ткань оказалась довольно мягкой, что пришлось по вкусу хищному коту. Едва он покончил с легким, как почувствовал близкое чувство насыщения. Наверное еще одного бы легкого с лихвой хватило бы, чтобы кот вконец наелся и поспешил по своим кошачьим делам, но тут Лима отвлекли. Точнее даже отвлекла.
Серый глаз поймал в угол обзора подбирающееся ближе пепельно-черное пятно. Пятно, перепачканое в крови. Сейчас животная натура не характеризовала Лию как родную сестру. Скорее это была хорошо знакомая самка, помеченная его запахом. Он чуял этот запах, водя ноздрями по воздуху. Он видел ее приближение, размазывая свой мех по снегу. Лим напрягся, словно пружина, а из приоткрытой пасти вместе с клубами пара вырвалось гортанное "Мр-мр-маувау-у-у-у!", адресованное не кому иному, а приближающейся самке снежного барса.

Лия подбиралась все ближе и ближе, не смотря на предупредительный "рявк" со стороны самца. Его целью не было напугать самку, скорее предупредить "Смотри какой я большой и страшный, не подходи ко мне! Я опасен!". Внешне это, должно быть, выглядело, как два огромных кота сошлись в мартовской схватке. Такая уж у них, кошачьих, природа.
Конечно будь они простыми барсами, без роду и племени, то, быть может, они бы разошлись даже без угрожающих "рявков". Растащили бы свои добычи по углам и тихо трапезничали. Или вовсе не встретились, так как их территории не касались друг друга - кто знает. Но это были не совсем обычные барсы, а оборотни. Оборотни семьи Уайт.
Тяжелая лапа Лии едва не оставила на морде Лиама ощущение удара, а может и пару царапин на носу. Барс немного отклонился назад, сдвинув поближе лапы и словно "вытянувшись" немного вверх, не выходя из сидячего положения. Рот еще немного приоткрылся, демонстрируя самке массивные клыки, меж которых лежала розовая полоска шершавого языка.
Из-за длинного меха не было видно, как напряглись мышцы под кожей барсика. Как натянулись сухожилия, подобно той пружине, готовой в любой момент распрямиться и привести в движение весь механизм. Все, что сейчас происходило, нельзя было назвать кровавой расправой или борьбой. Два хищных кота просто выясняли, кто тут из них сильнее. Кто должен покориться, а кто возвыситься над проигравшим. И все это не из-за злобы или ярости - только животный инстинкт. Из горла Лима вырвался еще один гортанный "Ур-ур-урау-у-у...", намекающий на то, что он здесь самец, а Лиа здесь - совсем не права. И ей надлежит уйти восвояси. Но прежде, чем это произошло - Лиам прыгнул.
Он был самцом, одной из доминирующих особей в клане. На уровне инстинктов он не мог позволить другой особи угрожать себе. "Рявкать" на себя, махать перед мордой лапами. Он здесь хозяин, он кот, охотник, добытчик. А Лиа сейчас замахнулась лапой на этого хозяина, на короля "Дикой Охоты"! Этого он не мог пропустить... Прыжок вышел резким и быстрым, почти как недавно на оленя. Лиам стукнулся в самку грудью, стараясь сбить ее с лап. А своими лапами постарался обхватить ее за шею и голову. И завертеться с ней в меховом клубке, сверкающем клыками, когтями и круглыми ушками.
Лиам старательно кусал оппонента (в данном случае это была Лиа) за уши, за вибриссы. Подрыгать задними лапами с вытянутыми из подушечек когтями, чтобы оцарапать шкуру, минуя длинный мех. пару раз он даже умудрился стукнуть ее тяжелой лапой по перепачканой мордочке. И все это сопровождалось не то фырчанием, не то рявканьем. Конечно длинный мех достаточно хорошо предохранял хищных кошек от серьезных увечий, наподобие глубоких царапин и вырванных лоскутов кожи. А вот жмуриться и уворачиваться мордой от когтей приходилось серьезно, потому что даже быстрая регенерация оборотней могла не спасти в случае потери глазного яблока. Да и инстинкт самосохранения давал о себе знать. Лим буквально выкручивался, если сестра уж очень больно вгрызалась в бок или лапу. Выкручивался и яростно, громко мяукал. И сразу же старался перехватить инициативу в свои руки, как следует прикусив самке шею или ухо. Следует так же заметить, что два пепельно-черных меховых клубка не выбирали, где им кататься-валяться, потому довольно скоро их мех начал приобретать и багровый окрас, от того самого алого озера, что вытекло из оленя и впиталось в снег.

Боль, конечно, была. Боль весьма сильная, сопровождаемая мяуканьем и фырканием. Если бы здесь находился среднестатистический человек, которому хватило бы ума (и, несомненно, храбрости) сунуть руку в этот комок - в лучшем случае он остался валяться на снегу, взирая на лоскуты свисающей с руки кожи... В худшем - не нашел бы помощи, и его разум потонул в пучине безумия. Ослаб, закружился, окончательно сдал. Вжался бы в комок и тяжело дыша наблюдал за уходящими алыми струйками жизни... Или же принялся бегать по горам, безудержно вопя и размахивая зверски исполосованной культей. Так или иначе, но два хищных кота вцепились не на шутку, уродуя друг друга когтями и кусая за шею. Царапины, если таковые появлялись, затягивались прямо на глазах. Но боль все равно оставалась. Совсем не иллюзорная боль, сопровождаемая рявканьем и мявканьем. Но даже эта боль не могла остановить вращение яростного комка из двух барсиков.
Сестра была меньше и легче, но это не значило, что она проигрывала в силе или подвижности. Едва Лим смыкал клыки на ее округлом ухе - ощущал неистовое давление клыков самки на шее. И с диким воплем сам разжимал челюсти, чтобы в очередной раз извернуться и укусить ее куда то еще. Исполосовать когтями брюхо не вышло, да и так даже лучше. Мало ли чем такой исход мог обернуться. А собирать кишки со снега регенеративная способность оборотней не позволяет. Да и никогда животными не двигала жажда убийства в этих играх "борьбы за власть". Показать свою силу, показать, кто на этом километровом пятаке хозяин. Но не убить. Животные, в отличии от людей, могли убить или в случае реальной необходимости - защита потомства, пропитание - или же по неосторожности. В целях корыстных или из страха за свою шкуру в будущем убивали люди и только люди. А барсики сейчас были слишком далеки разумом от двуногих.
Клацнула челюсть самки в каком-то жалком сантиметре от загривка Лиама. Барсик же не стал терять времени и с громогласным "Р-р-р-вяу!" воспользовался небольшой заминкой. Бам! Бам! Бам! тяжелой лапой по сестринской мордочке. Только когти не выпускал Лим, довольствуясь силой ударов и тяжестью самой лапы. И сам подался ей навстречу, прихватывая клыками загривок самки и утробно так "У-ру-ру!" из глотки. Нельзя, нельзя дать ей осесть сверху, нужно самому взять эту высоту. Он же кот, самец, охотник. Едва шкурка Лии оказалась во власти клыков - Лим принялся выворачиваться, извиваясь. Его задача как можно плотнее прикусить загривок кошки и прижать ее к земле. И только тогда она наконец поймет, что с котом шутки плохи. Фырча от попадавшей в нос шерсти барсик старательно кусал загривок, пытаясь вывернуться и прижать сестру к белому полотну снега.

Высота взята. Лиам без тени гордости занял положенное ему место в этой иерархической пирамиде, состоящей из него и самки. Самки, которая оказалась недостаточно ловкой и сильной, чтобы опрокинуть самца на спину. Теперь ей оставалось только пожинать плоды его победы. Лиам прижал голову Лии плотнее к земле, к снегу, и поерзал, поудобнее устраиваясь сверху. Его задние лапы перетаптывались где-то в районе ее передних лап, а спина была неестественно изогнута. Такое с виду неудобное положение помогало кошатым подбираться к органам своей пассии, для совершения очередного осеменения. Именно этим и занялся самец барса, прижимая голову самки к земле.
Перетаптываясь на месте, Лим быстро-быстро дергал задней частью туловища, тем самым совершая естественный природный процесс спаривания. А то, что они с сестрой близнецы и в них родственные гены - хищного кота совершенно не заботило. Сейчас он зверь, животное. Животное, которое должно выполнить то, к чему его призывает природа. Здравый смысл о кровосмешении и том, что это все может привести к нежеланным котятам, даже не думал забредать в его округлое ухо. Как не было и похоти, присущей людям во время полового акта. Только холодный расчет, говорящий от имени матушки природы "Потомство. Потомство. Котята. Спариваться". Руководствуясь этим Лим стискивал челюсти, сильнее прикусывая шкурку на шее сестры, и продолжал трудиться над ней в не самой удобном для этого положении. Это обуславливалось еще и тем, что снег под задними лапами подтаивал и превращался во влажную кашицу. Благодаря чему эти задние лапы немного разъезжались в стороны. Барсику приходилось постоянно перетаптываться, чтобы в один момент не брякнуться на бок и не выпустить самку из своих объятий. Все таки это его кошка, его добыча, и упускать ее после такой ожесточенной борьбы барс не собирался.
Кульминационный момент пришел довольно быстро, заставляя Лима усилить напор, совсем сильно стиснув челюсти на загривке Лии. Процесс спаривания подошел к концу, логично завершаясь осеменением самки доминирующим самцом. Лиам довольно заурчал, но загривок отпустил далеко не сразу, продолжая сдавливать челюстями шкурку сестренки.

Дело было доделано, как и велела матушка-природа. Барс совершенно потерял бдительность, поглощенный самим процессом. Хорошо в это время к хищникам не подбирался охочий до белой шкуры человек с ружьем. Так или иначе, но Лиа внезапно вздыбилась и бросилась в сторону из-под мехового туловища барсика. Бросилась словно пружина, выскакивающая из разбитых швейцарских часов. Лим завошкался на снегу, взбрыкивая лапами и прямо из положения лежа отскакивая в сторону. Именно сейчас был очень велик риск заполучить по вибриссам от разъяренной самки. Только теперь природа не диктовала единоборство за право сильного. Сейчас право избиения поручалось самке, как стороне обиженной и оттра... Лиам на всякий случай обошел ее по широкой дуге, бочком-бочком, прижав уши к голове, словно виноватый котенок. В кошачьей жизни все не так, как у людей, и даже секс не приносит удовлетворения. Такая уж она, кошачья доля...
В глубинах сознания произошел всплеск, и наружу показалось сознание человека. Совсем маленький кусочек, словно рука утопающегося, хватающегося за борт лодки. Затем вынырнула голова, а следом и половина туловища. Монохромное зрение запестрило всеми цветами радуги, от резкой деформации глазного нерва. Затрещали, перестраиваясь, хрящи на морде. Влажная пуговка носа больно лопнула, брызнув на снег сукровицей. В морозном воздухе повисло протяжное "Мя-а-а-а-а-а-ав!".
Борсик выгнулся сперва в одну сторону, потом в другую. Пляшущие под кожей ребра было видно даже сквозь пятисантиметровый мех. Хвост самым ненормальным образом надломился и исчез. Подушечки пальцев лопались, выпуская наружу гладкие человеческие пальцы. Лопатки с хрустом задрались, словно крылья неведомой шерстистой птицы, а затем с тем же хрустом легли обратно, но уже в другом положении. Вибриссы медленно втягивались под кожу, словно лезвия перочинных ножей. Клыки деформировались в обычные человеческие зубы.
Не прошло и пяти минут, как на снегу лежал парень лет пятнадцати. От прочих парней его отличали длинные локоны, разметавшиеся по снегу, цветом того же снега. Был он не слишком худым, но и не полненьким. И лежал он на снегу абсолютно нагой, да еще и влажный от пота. От его горячего тела шел легкий пар. Лиам (а это был именно он) привстал на локтях, на секунду задержав глаза на человеческих пальца. Затем поднял взгляд на хищную кошку Лию, и из его уст непроизвольно вырвалось матерное ругательство, означающее конец, но начинающееся на букву "пэ". Ибо это именно он и был. Если Лиа, конечно, не признает в нем брата. Чего раньше в облике барса замечено не было.